Содержание

Историко-приключенческий роман

ББК 84.4 Укр 6
Т56

поклонялись ещё их деды и прадеды. Древние деревянные идолы
безмолвно внимали словам старца, а своими суровыми лицами
наводили на детей страх и повиновение. Однако дети есть дети.
Когда мудрец, увлекшись, рассказывал о всемогуществе и бессмертии
богов и это становилось скучным, кто-нибудь из них начинал
шалить и поддёргивать других. Тогда старец ловко щёлкал
баловника хворостиной, которую никогда не выпускал из рук.
Чаще всех возмутителем спокойствия была быстроногая и неугомонная
Лана, которая специально провоцировала старика, а
потом ловко уворачивалась от его жалящего оружия. Она была
мальчишкой в юбке, отлично управлялась с лошадью и метко стреляла
из лука. Не по возрасту серьёзному и основательному Хору
мальчишество в девчёнках не нравилось, поэтому он относился к
Лане пренебрежительно и даже с неприязнью. Князь любил свою
младшую дочь, поэтому прощал ей все её проделки. Как ни старалась
княжеская дочь привлечь внимание и подружиться с Хором,
но тот старался избегать общения с ней.

Прошло несколько лет, в течение которых в силу многих обстоятельств,
Лана и Хор не видели друг друга. В сечене* месяце,
когда Хор с мужчинами своего рода вырубал лес под участок для
посева проса, на заснеженной дороге появился Межимир в сопровождении
нескольких всадников. Каково же было изумление
Хора, когда рядом с князем он узнал непоседливую Лану, но какую!
Ничего не осталось от некогда худенькой и угловатой девчонки,
кроме больших и насмешливых глаз. Перед ним гордо восседала
на коне прекрасная девушка. Её лисья шапка подчёркивала
румянец на щеках, а чуть приоткрытые в улыбке алые губки
открывали ряд белоснежных зубов. Даже отороченный куницей
тулупчик не мог скрыть тонкий стан и высокую девичью грудь.
При виде такой красавицы Хор вначале растерялся и оробел, но
потом вдруг ясно понял, что именно она и никакая другая нужна
ему в этой жизни, и он сделает всё, чтобы добиться её любви.

В это время спешившийся князь, который собрался бить зверя
в дальних" лесах, договорился с отцом Хора о проводнике, знающем
там звериные тропы. Отец, заметив, что сын засматривается
на княжескую дочь, отправил его с Межимиром.

Охота получилась азартной и удачной, но она мало интересовала
Хора. Теперь ему пришлось искать расположения и взаимности
Ланы. Только в конце охоты оценила молодая красавица
силу и находчивость юноши, подарив на прощание амулет княжеского
рода. Так начались их короткие встречи в сухом*, а потом
более продолжительные в березоле* месяце, когда они грелись
у кострищ при сжигании вырубленного леса. Глядя на огонь,
они представляли, как брошенные в золу зёрна будут прорастать,
а затем на этом чёрном пепелище солнечный месяц серпень* подарит
им зрелые, полновесные колосья, а значит, на столе всегда
будет сытный и тёплый хлеб. Время их встреч пролетало так быстро,
что они не успевали наговориться, а дни разлуки были наоборот
невыносимо долгими. И тогда Хор сказал Лане, что как
только наступит вресень*, он придёт к князю просить её руки.

Добрита был отцом Хора, и ему беспрекословно подчинялся весь
род. Ведя постоянные войны с разными племенами и соседними
общинами, выполняя обеты мести по защите прав сородичей от
посягательства других родов, много старших мужчин погибло.
Ещё не окрепшие мальчики были недостаточно подготовлены как
воины, поэтому отец Хора, видя, что тот засматривается на дочь
Межимира, а также вняв его просьбе, решил укрепить позиции
рода, ещё более сблизив его с родом великого князя. За этим и
пришел он в его поселение, укреплённое высоким частоколом на
крутом валу, перед которым был вырыт глубокий ров, заполненный
мутной болотной жижей. Тяжелые дубовые двери были наглухо
закрыты и настил через ров убран, поскольку сумерки уже начали
сгущаться. Полюбовавшись таким оборонительным сооружением,
старейшина с досадой вспомнил своё обветшавшее укрепление.
Подойдя к краю рва, напротив ворот, он приказал сопровождающим
его воинам сесть на землю и положить перед собой оружие,
тем самым давая понять охране, что пришел с миром.

Два воина за частоколом, вначале взявшие на изготовку свои
луки, опустили их и застыли в молчаливом ожидании. Старейшина
поднял голову и громко крикнул:

- Я, Добрита, старейшина рода Галдов, пришел к великому
князю волынскому по делу!
Через десять минут за частоколом возник знакомый силуэт
князя, который, узнав родственника, властно приказал:

- Впустите и проведите в дом.
Ворота открыли и выдвинули мост. Все вошедшие сдали оружие
охране, которое было сложено тут же в нише, за тяжелой дверью.
Войдя в дом, Добрита в свете лучины увидел тёсаный дубовый
стол, заставленный едой и напитками. За столом, в простой
рубахе без украшений, сидел Межимир. После взаимных приветствий
и трапезы перешли к делу. Старейшина коротко поведал о
желании соединить своего сына Хора и дочь князя Лану семейными
узами.

Князь хитро улыбнулся и, бросив взгляд на потрескивающую
лучину, произнёс:

- Я очень ценю хорошие отношения с твоим родом, Добрита.
Знаю, что много твоих мужчин сложили головы в нашем последнем
бою. Но число наших врагов растёт. Из-за этого растут и
затраты. Я уже отправил своих воинов-охотников в разные места
добыть побольше золота. Больше золота, больше возможности
задобрить тех, кого не могу взять силой, больше возможности
расширить торговлю и укрепить своё войско. Но этого недостаточно.
Через свою старшую дочь я возобновил мир с северными
соседями. Младшей Лане нравится твой сын, но и она должна
принести пользу моему роду.
Межимир замолчал и многозначительно посмотрел на старейшину.
Добрита встал и, глядя прямо в глаза князю, спросил:

- Чего ты хочешь?
Князь, не уходя от ответа, напрямик выпалил:
- Переносную суму, полную золота. На сборы даю один год, и
ударим по рукам!
Старейшина произнёс:

- Да будет так!..

но всё же. Он подобрал золото в траве, сунул одну пряжку в мешочек,
на случай входного взноса в чужой род, и повесил его на
пояс. Противник, лежащий ничком, вдруг застонал. Хор поднял
нож, перевернул тело и резким движением вонзил его в сердце.
Воин захрипел, последний раз дёрнулся и обмяк. Тщательно вытерев
нож, он вложил его в кожаные ножны и, завязав узел на ремне
сумы, двинулся в путь поближе к реке.

Через некоторое время, взобравшись на высокую кручу, он
осмотрелся. Внизу спокойно несла свои воды полноводная река
Пяток*, берущая начало из пяти речек, на одной из которых его
ждёт самый дорогой человек. Берег, густо поросший кустарником,
был безлюден. Прямо на круче одиноко рос небольшой, но
уже крепкий молодой дуб.

«Лучшего места для тайника не придумаешь, - подумал он, легко
отыскать и без лишних глаз забрать».

Выкопав ножом яму с южной стороны дерева, он бережно
уложил в неё кожаную суму с золотом, уничтожил все следы раскопа,
встал и ещё раз огляделся. Никого. На душе стало спокойнее
- теперь только выждать. Именно сейчас он вдруг почувствовал
смертельную усталость, болела рана на спине, нанесённая ножом
противника.

«Надо искупаться», - подумал он и стал спускаться по тропинке
вниз к реке.

Воин-охотник Межимира с раннего утра сидел в кустарнике
на берегу реки в ожидании жертвы. Наступал вечер, а тропинка
была пуста. Казалось, засада сегодня будет безрезультатной, как
вдруг сверху раздался хруст камней и послышались неясные шаги.
Мгновенно подготовленный лук был направлен на тропинку. На
солнце холодно блеснул, как посланец смерти, дважды отточенный
сегодня наконечник стрелы. А вот и жертва. Охотник очень
точен, рука тверда. Звон тетивы - и стрела, со свистом разрезая
воздух, вонзилась в шею Хора. Последним, кого увидел он в своей
жизни, был человек, быстро шагающий в его сторону. Затем земля
качнулась - видения детства: отец, Лана, золото, и наступил мрак...

Стрелок быстро осмотрел содержимое мешочка - золотая
пряжка - отлично! Сорвал с шеи убитого амулет и, узнав его,
вздрогнул. Моментально осознав свои будущие неприятности,
он закопал амулет, вырвав стрелу из шеи жертвы и, сбросив тело в
воду, быстро зашагал прочь, кляня себя за убийство сородича.

Солнце клонилось к закату и золотило крону дерева, под которым
было спрятано золото Хора. И никто тогда не знал, что
через сотни лет на этом месте появится город Бердичев, тайны
которого начались именно с этого дня...

ком матери веру в непобедимость Орды, он не мог понять, как
случилось так, что его войско не смогло сломить сопротивление
русов и, более того, многие дни позорно бежало, отбиваясь в коротких
стычках от передовых отрядов Данилы Галицкого.

О том, чтобы дать сражение основными силами, не могло быть и
речи. Награбленный обоз сковывал маневр, враг явно превышал его
войско по численности, да и множество умело организованных засад
и внезапных нападений деморализовали боевой дух его воинов.

Высокий обрыв на берегу реки был выбран им не случайно.
Можно было организовать оборону, не дав русам переправиться,
перегруппировать силы и, перегрузив дань, мелкими отрядами
оторваться от преследования, уйти в Орду.

Куремса, захватив город, приказывал отвести в сторону женщин,
детей и ремесленников, которые могли делать оружие, а всех
остальных убивал. Теперь сотни пленников задерживали его переправу.
Узнав, что дружина Данилы Галицкого уже близко, он приказал
их уничтожить. Не жалость к этим порубленным, пробитым
копьями и стрелами телам пленников, которые лежали по
канавам и ярам, истекая кровью, а досада съедала воеводу, досада
за то, что не смог довести этих ценных рабов в Орду. Но самая
страшная мысль, от которой сжималось сердце и становилось
холодно внутри, была о том, как отнесётся к его поражению Великий
Батый - безжалостный и непредсказуемый, который с лёгкостью
может как казнить, так и помиловать.

Уже более тридцати лет назад начались чёрные дни для его
народа. Тогда их заклятые враги - половецкие ханы, вдруг прислали
своих гонцов с просьбой о помощи против неведомых народов,
напавших на их станы. Русские князья собрались в Киеве
на совет и решили выступить против общего противника. Три
дня сражалось с врагом русско-половецкое войско, но без единого
руководства действовало разрозненно и было разбито. Из каждого
десятка воинов домой вернулся лишь один. Так был открыт
путь орде Чингисхана на Русь. Пятнадцать лет назад внук Чингисхана
хан Батый несметными полчищами осадил Киев - столицу
благородной Руси. От крика татар, скрипа их телег, от блеяния
их коз и овец, рёва коров и верблюдов, ржания лошадей люди
в городе не слышали друг друга. Храбро оборонялись горожане,
но неравными были силы, и пал город. Мёртвое пепелище оставили
после себя татары. Трупы родителей и детей валялись кучами;
старцы, дети, младенцы, юноши и девицы покрывали собою дома
и улицы, пропитанные кровью и гноем.

Князь с неприязнью вспомнил, как десять лет назад ему, самостоятельному
и независимому, который сам вершил суд и был
неограниченным властелином своей земли, хан Батый прислал
состоящее из двух слов требование: «Отдай Галич». Чтобы спасти
свою державу, а соответственно и власть, Данило вынужден
был покориться, отправился в Сарай и принял титул «мирника» союзника
татар. Но зависимость от «поганых» переживал очень
болезненно и сразу же начал готовиться к войне с ними. Прежде
всего начал укреплять старые города и строить новые, такие, как
Холм и Львов. Эти города должны быть лучше построены и укреплены,
чтобы выдержать удары татарских военных машин, это
был единственный способ сопротивляться бесчисленным татарским
силам. Одновременно Данило старался присоединить к
борьбе с татарами западную Европу, вошел в переговоры с Папой
и принял церковную унию.

Татары видели, какие действия предпринимает Данило, но не
вступали с ним в войну, а только подготавливали себе почву, взяв
под свой протекторат сельские и городские общины над Горинем

и Случем, которые решили избавиться от ненавистной княжеской
власти, угнетающей их больше, чем сами татары. Они сеяли
для Орды пшеницу и находились под её защитой. Данило послал
туда своих сыновей, которые жестоко расправились с взбунтовавшимися
городами, и силой заставил их покориться. Татары
ответили кровожадным походом воеводы Куремсы, который попытался
захватить города Кременец и Луцк, но Даниловы укрепления
показали свою силу, и татары отступили.

Князь поежился. Он вдруг понял, каким страшным может
быть гнев смердов, и не дай бог когда-нибудь ощутить его на себе.
Знатность и богатство издавна в чести и холе. Победу эту с именем
его будут помнить долго, а вот имена этих простых людей,
жизнь которых прошла в тяжком труде на его же благо и закончилась
смертью в бою, будут забыты, распорошены и слиты в
одно слово - войско - «Его войско».

Тем временем лучники под прикрытием дружины прорвались
к берегу и стали тучами стрел осыпать тех, кто пытался переплыть
реку. Раненые лошади переворачивали плоты и вместе с
повозками, гружеными драгоценностями и товарами, исчезали
под водой.

Скоро всё было кончено. Куремса безмолвно смотрел на пузырьки
воздуха, поднимающиеся из глубины реки, где толькочто
утонула почти вся собранная им дань, на кровавые пятна и
трупы, медленно плывущие по течению. Поднялся ветер. Стоящий
за спиной воеводы большой старый дуб, который до сих пор хранил
в своих корнях золото Хора, заскрипел ветвями, словно подтверждая
все его самые мрачные предчувствия.

Куремса обвёл взглядом своё окружение, задержавшись взглядом
на каждом из военначальников, посмотрел на отважных и
решительных болховских князей, стоящих в свите наравне со всеми,
и подумал: «С такими воинами и союзниками мы дадим бой
Даниле, и он будет решающим». Подозвав к себе лучшего из командиров,
он приказал:

- Бурандай, ставим войско лагерем, а завтра дадим русам сражение.
После победы будем оттуда, - он показал на реку, - золото
и драгоценности доставать. Эта река сегодня стала дороже, чем
все реки, которые мы до этого переходили.
Вся свита, воодушевлённая решимостью воеводы, подняла
вверх копья и сабли, но внезапно послышался стук копыт, и взмыленная
лошадь с гонцом одного из мелких конных дозоров оста-

новилась перед охраной Куремсы. Доклад был убийственным.
Выше по течению русы нашли брод, перешли реку и движутся в
направлении основного лагеря.

Воевода посмотрел на противоположный берег, где победно
ликовали ратники Данилы Галицкого, затем на своё ближайшее
окружение, которое молча ожидало новых распоряжений, вскочил
на своего крепкого низкорослого коня и дал команду уходить
на Восток. Пыль поднялась из-под копыт лошадей, а затем
их быстрый стук стал выбивать из камней неумолимое - «всё потеряно,
всё потеряно, всё потеряно...».

окупить затраты на освоение и получать регулярную прибыль в
казну. Князь щедро одарил его за былые военные походы, в которых
они были неразлучны с молодости.

На места, определённые для заселения, необходимо было отправить
наболее добросовестных управляющих из числа подданых.
Одно из таких мест, выбранное им на высоком берегу реки
Пятки*, где была развязка торговых дорог, обещало в будущем
получение наибольшей прибыли от торговли, обмена и пошлин
на товары. На это место у него было два кандидата - Тарута и
Бердич.

Тарута - прибившийся лет десять назад к его охране наёмник,
был грамотен и хорошо обучен счёту, за что со временем
был допущен к ведению приказных книг. Имея жестокий и нелюдимый
характер, тяжело ладил с людьми, за что получил прозвище
«Паук».

Бердич, в отличие от Таруты, был человеком общительным и
спокойным. Имеющий взрослого сына, воспитывал его сам, поскольку
жена умерла ещё при родах. Бывший ремесленник, которого
Каленик взял к себе в управляющие, исполнял свои обязанности
добросовестно и с усердием. Любые конфликты улаживал
словом, за что дворовые люди его уважали и любили.

В конце-концов, наместник принял, как ему казалось, правильное
решение. Поставив старшим Бердича, он надеялся, что
его честность не позволит допустить воровства из казны, а умение
разрешать конфликты и ладить с людьми поможет поддерживать
хорошие отношения с владельцами соседних земель. В
тоже время, определив его помошником Таруту, он был уверен в
скрупулёзности ведения им расходных и приходных книг, а также
обеспечения надёжной охраны поселения.

Бердич и Тарута вошли по вызову в приёмную залу наместника
и поклонились. Каленик сидел за столом и просматривал
бумаги, одетый в расшитый серебром синий кафтан и с массивной
золотой цепью на шее, на которой висел медальон с его фамильным
гербом «Лэлива», изображающим развёрнутую в виде
шестиконечной звезды лилию над повергнутым полумесяцем. За-

видев вошедших, он встал и сразу же приступил к делу. Оговорив
все касающиеся их вопросы, в конце добавил:

- Жалованье даю на год. Через год оплата из пошлин. Воровства
не потерплю. Подготовить обоз и с теплом в путь - время не
терпит...
Весна наступила ранняя и тёплая. Обоз Бердича в составе пяти
повозок, загруженных всем необходимым для проживания и налаживания
строительства на новом месте, двинулся в путь. Сопровождаемый
охраной из шести человек, которые должны были
составить караульную команду в новом поселении, с десятью холопами,
мастеровитыми по части плотницкого дела, обоз третий
день медленно полз с пригорка на пригорок по извилистой пыльной
дороге.

В одной из повозок в центре обоза, на сундуке, покрытом
овчиной, сидел Бердич. Опасности дороги и вероятность разбойного
нападения не очень беспокоили его. Тарута отобрал в охрану
самых опытных и побывавших в боях людей, организовав постоянный
конный дозор впереди обоза и сменных караульных
при остановках на ночлег. Сразу бросалась в глаза его осведомлённость
в военном деле. Беспокоил его сам Тарута, заводивший
на привалах вкрадчивый, с какими-то прозрачными намёками
разговор. Только он и Бердич знали, что находится в сундуке на
повозке, возле которой и днём и ночью был приставлен кто-то из
охраны, не считая того, что Бердич никогда не выпускал его из
поля зрения.

В сундуке, обитом железом, с двумя надёжными замками, ключи
от которых постоянно носил Бердич, находилось годовое жалованье
всего отряда, деньги на постройку хутора, охранная грамота
наместника и икона Богородицы, подаренная Бердичу монахом-
иконописцем. Именно намёки Таруты на то, как бы им
хорошо жилось, если бы на двоих было столько денег, настораживали
Бердича. Разговору об этом Тарута придавал форму не-

сбыточной мечты, но волчьи глаза зорко и выжидательно глядели
из складок его морщинистого лица.

Тарута, он же разорившийся тевтонский рыцарь Рудольф фон
Рудинген, с самого начала задумал завладеть поселенскими деньгами.
Договариваться с разбойными людьми не позволила жадность,
добычу нужно было делить на всех. Прикупив у знакомого
знахаря перстень с ядом и включив в охрану обоза своего старого
знакомого, Тибора, по рекомендации которого он попал в охрану
наместника, Тарута стал обдумывать варианты. Первым из
них и самым простым было склонить Бердича разделить деньги
пополам и скрыться с ними в других землях. Вторым - сговорившись
с Тибором, отравить поселенцев и вместе бежать в Германию,
где спокойно можно было завладеть его половиной, убив и
закопав солдата в тихом укромном месте.

Двадцать восемь лет назад Тибор был солдатом в его отряде.
Тогда, собранные со всей Европы под знамя Великого Магистра
тевтонского ордена Ульриха фон Юнгингена, обнищавшие рыцари-
проходимцы и наёмники, предвкушая богатую добычу, устремились
на восток. Рыцарей манили богатые польские и литовские
земли. Польский король Ягайло и литовский князь Витовт
сознавали, что эта война решит судьбу тевтонского ордена и
польско-литовских земель, поэтому, заручившись поддержкой
других народов, в основном славянских, они собрали своё войско.
Основную часть его составляли ополченцы. Половина полков
была набрана в русских, украинских и белорусских землях. Поляки,
литовцы, чехи, моравы и силезцы составляли остальное
войско. Главной же опорой и гордостью тевтонского ордена были
отряды тяжеловооруженных рыцарей.

Под Грюнвальдом войска сошлись для решающей битвы.
Ягайло расположил своё войско на границе широкого поля с таким
расчётом, чтобы неприятель не видел его. Ночь перед сражением
была дождливой и ветреной. Небо прояснилось только под
утро. На рассвете королю сообщили, что вражеские отряды начали
передвигаться. Ягайло назначил пароль и приказал своим
воинам прикрепить к одежде в виде отличительного знака по

пучку соломы. Вскоре подтвердилось, что неприятельское войско
пришло в движение.

Король передал командование всей армией Витовту. На левом
фланге князь поставил поляков, на правом - литовское войско.
В центре находились польские и смоленские отряды. Литовские
полки были построены клином. Впереди стояли самые храбрые
и опытные «предзнамённые» бойцы - за их спиной высились
боевые стяги.

Топкая и поросшая густым кустарником местность, где стояли
польские войска, была очень опасна для немецких рыцарей,
одетых в тяжелые доспехи. Рыцари не торопились наступать, но и
медлить дольше было нельзя: они стояли на самом солнцепёке. А
главное, Ульрих фон Юнгинген опасался, что поляки ждут подхода
значительных подкреплений. Надо было начинать битву. Он
хотел, во что бы то ни стало выманить неприятеля на открытое
поле, и послал польскому королю Ягайло мечи, вызывая его тем
самым на бой.

Вызов был принят. В польско-литовском стане зазвучали трубы,
и конница Витовта бросилась на врага. Атака была настолько
стремительной, что немцы-пушкари, едва успев выстрелить по
два раза, были смяты. Обе стороны столкнулись между собой с
такой силой, что копья с треском были сломаны, и только топоры
и мечи, ударяя друг о друга, издавали невыносимый стук, подобно
ударяющим в кузне молотам. Ужасный шум был слышен
за несколько миль вокруг. Воин шел на воина, оружие с треском
ломалось, попадали в лицо направленные друг против друга стрелы.
Никто не трогался с места, один другому не уступал ни пяди
земли, разве только враг, сброшенный с лошади или убитый, освобождал
место для победителя.

Почти час длилась рукопашная схватка, после чего магистр
отдал приказание ввести в бой свежие силы. Сотни закованных в
железо рыцарей устремились на литовские отряды. Не выдержавшие
натиска литовцы начали отступать. Видя это беспорядочное
отступление, магистр уже радовался победе. Ему в руки чуть
не попало королевское знамя. Ульрих фон Юнгинген считал, что

наступило время нанести последний удар. Он повёл в бой на полном
галопе шестнадцать лучших полков конницы. Часть
польских войск дрогнула. Король Ягайло чуть не погиб. Тевтонские
рыцари наседали со всех сторон.

В этот самый опасный момент битвы стойкость смоленских
полков спасла положение. Доблесть смолян вдохновила поляков,
которые снова сомкнули свои ряды и ринулись на врага. Витовт
послал князя Свидригайло к литовским полкам. Князю, вместе
со своей правой рукой - Калеником Мышковичем, удалось вернуть
отступающих литовцев. Теперь рыцари и наёмники Тевтонского
ордена думали лишь о спасении. Магистр и его главные полководцы
были убиты. Наёмники в панике бежали. Надменные
рыцари падали на колени и молили о пощаде - битва была ими
проиграна.

Последнее, что увидел в этом сражении через прорези забрала
Рудольф фон Рудинген, это разгорячённое боем лицо ополченца,
замахнувшегося топором с длинной рукоятью, а затем
сокрушительный удар в голову - и всё померкло. Этим ополченцем
был он - Бердич.

Тарута никогда бы не узнал в этом поседевшем и состарившемся
в трудах и заботах человеке того самого, крепкого и высокого
воина, который одним страшным ударом выбил его из седла,
разломив шлем так, что его острая кромка оставила глубокий
шрам на лице тевтонца, если бы не очередной привал. Окружив
лагерь повозками и выставив караульных, все расположились
вокруг костра, на котором в котле варился нехитрый ужин.
За шутками и байками Никита, сын Бердича, вдруг попросил:

- Тату, а расскажи нам, как с тевтонами под Грюнвальдом
бились.
Бердич подумал и начал свой нехитрый рассказ, в котором не
было бахвальства и упивания победой, а сквозила горечь по погибшим
друзьям и описание другой, непарадной стороны сражения.
Когда он рассказал, как удалось ему сбить топором закованного
в железо рыцаря, который острым мечом сеял вокруг себя
смерть, Тарута вскочил. Да, это он, а Никита - его зеркальное

отражение в молодости! Теперь он понял, почему, глядя на сына
Бердича, ему казалось таким знакомым его лицо.

24

****

Убедившись, что Бердич не реагирует на его намёки, а прямой разговор может привести к тому, что его, за подговор к воровству, выдадут на расправу наместнику, Тарута приступил ко второму варианту плана. Утром он сам отправился в дозор впереди обоза, прихватив с собой Тибора. Поглядывая на солдата, едущего впереди, Тарута вспоминал, как тот спас его, оттащив после сражения в канаву и освободив от доспехов. Тарута задыхался, пакля, предохраняющая голову от ударов изнутри, забила ему рот, а шлём острым концом вонзился ему в лицо. Стояла страшная жара, и, когда он уже приготовился умереть, Тибор отогнул кромку и стянул шлем. Приложив к ране платок, солдат напоил его водой. С каждым глотком воды и свежего воздуха к Таруте прибывали силы, а с ними и жажда жизни. Потом было пленение и скитания, которые развели их на долгие годы. Промышлявший разбоем, бывший рыцарь был пойман в лесу, но, своевременно избавившись от оружия, назвался паломником. Однако для разбирательства его притащили в тюрьму Мышковича. Там и встретил он Тибора, который служил в охране у наместника и пользовался его доверием. По старой памяти и из сочувствия к соплеменнику он спас Таруту от пыток и, присягнув за него перед воеводой, устроил на службу. Дружбы у них не получилось, поскольку щедрый, разговорчивый и охочий к выпивке Тибор был прямой противоположностью жадному, молчаливому и непьющему рыцарю.

Остановив на холме коней, они молча наблюдали за уходящей за горизонт дорогой. Кони, нагнув шеи, пощипывали траву, а Тарута спросил:

- Скажи, Тибор, доволен ты службой и жалованьем у наместника?
- А чего, жалованье конечно небольшое, зато сыт, одет, в тепле, мне много не надо, - ответил Тибор.

- Да, солдат, постарел ты, совсем к печке прилип, забыл, кто
есть, - произнёс Тарута.
- Не надо рыцарских замашек, старшой, я человек простой,
не твоих кровей, говори, куда клонишь.
- Ну ладно, - напрямик сказал Тарута, - если ты хочешь начать
безбедную жизнь, то поможешь мне взять деньги у Бердича.
В его сундуке, который ты охраняешь каждый день, хватит на
двоих. Откроешь лавку, заведёшь жену - чем не жизнь в старости?
План я придумал, нужна твоя помощь.
Тибор повернул коня, вынял саблю из ножен и гневно сказал:

- Наместник поверил мне, взял из плена, я присягнул ему на
верность, присягнул и за тебя, пожалел за убогость, в которой
застал. Вор! Слезай с коня или зарублю!
Тарута опешил. Не решившись даже попытаться оказать сопротивление,
он медленно сполз с седла. Однако инстинкт самосохранения
и холодный расчётливый ум тут же подсказали выход
из положения. Медленно повернувшись, он спокойно сказал:

- Осади, Тибор, проверка это, сам воевода приказал нам с
Бердичем всех на йоровские мыслишки проверить, посему помалкивай
среди своих, вижу, верный ты слуга наместнику.
- Своим не скажу, а Бердича спрошу, - сказал Тибор, завидев
вдали пыль от обоза и вкладывая саблю в ножны.
- Спроси, спроси, - буркнул Тарута и, прикрывшись конём,
делая вид, что подтягивает ремни, высыпал яд из перстня в мягкую
флягу с вином.
Зная, что Тибор неравнодушен к спиртному, он взобрался на
коня и, изобразив, что выпил из фляги, предложил вино солдату.

- Грех отказываться, - сказал Тибор и в несколько глотков
опустошил флягу. Затем вытер рот рукавом, крякнул от удовольствия
и произнёс:
- Ну и подначил ты меня, старшой, аж внутри всё закипело, а
щас парок пошел, благодать, и жить хочется.
«Живи, да недолго, - подумал Тарута, а самого страх взял:
неужели обманул знахарь и не яд это вовсе, тогда сдаст его Тибор
с потрохами?»

Обоз приблизился вплотную. Тарута остался на месте, а Тибор
подъехал к Бердичу. Тот спросил:

- Ну что там?
- Ничего и никого, - ответил Тибор и вдруг медленно стал
заваливаться на гриву и сползать с коня.
Стоявшие рядом люди подхватили его.

- В тень его надо, снимите кольчугу и расстегните рубаху,
видно, перегрелся, сердешный, жара она ни скотину, ни человека
не жалеет, - посоветовал кто-то.
Тарута уже был возле лежащего, послушал сердце и дыхание солдат
был мёртв. Доложив Бердичу о смерти Тибора, обречённо
вздохнул и произнёс:

- Эх, какой был воин, да на всё воля божья.
Бердич распорядился:
- Положите его в повозку, к вечеру будем на месте, там обряд
проведём и земле предадим по-христиански...

Тот сразу сообразил, какую ценность держит в руке. На шум
подошел Бердич и приказал копать дальше. Через час всё золото,
спрятанное Хором более пятисот лет назад, было поднято из земли.
Опись найденного была подписана Бердичем и двумя караульными,
а за составителя подписался Тарута. После исполнения
формальностей находка и опись - все было убрано и закрыто в
сундуке. Теперь следовало уведомить об этом владельца земли,
поскольку всё ценное, найденное на земле и под землёй, принадлежало
только ему. Подготовив письмо, Бердич отправил Никиту к
наместнику и стал ждать ответа.

Тарута не находил себе места. Несмотря на провал своих прежних
планов, он подготовил новый, и вдруг такая удача! Времени
не оставалось, действовать нужно было быстро, пока золото в
хуторе. Два месяца понадобилось Таруте, чтобы найти себе сообщника.
Молодой и безвольный караульный Севрюка, присланный
вместо Тибора, быстро попал под его влияние и наконец знал
и был готов к осуществлению плана Таруты.

Тихая лунная ночь накрыла хутор. Тарута вполголоса у коновязи
инструктировал Севрюку:

- В караул к дому тебя приставлю, как светать станет, подведу
коней. С Бердичем разберусь и сундук открою, позову. Всё переложим
в сумы и айда, пока спохватятся, мы далеко будем.
- А ну как караульный на воротах шумнёт? - забеспокоился
Севрюка.
- Не шумнёт, я его сон-травой подпоил.
Глухая ночь, но и у неё бывают уши. После того, как стихли
шаги этих двоих, третья тень поспешно отправилась к хозяйскому
дому.

Едва-едва серый рассвет выполз на смену ночи, к дому подошел
Тарута, ведя за собой двух лошадей. Передав их Севрюке, у
которого от страха тряслись ноги, он неслышно проскользнул в
дверь. Освоившись в темноте, он разглядел лавку, на которой, укрывшись
с головой рядном, спал Бердич. Вытащив кинжал, Тарута
подкрался и нанёс два удара в то место, где должна быть шея
жертвы. В тот же момент он был сбит с ног и оказался на полу с

закрученными назад руками. На дворе раздались крики, появились
факелы, в доме разожгли свет. Поднятый с пола Тарута озирался
вокруг ошалелыми глазами. Комната была полна людей,
возле лавки стоял целый и невредимый Бердич. Вытянув кинжал
и откинув рядно, под которым лежало набитое соломой чучело,
он повернулся и спросил:

- Что, Тарута, жадность и золото взяли верх над совестью?
Ты захотел нарушить сразу две христианские заповеди: «не укради
» и «не убий», однако волей божьей Лука-мастеровой вчера
ночью до ветру вышел, речи твои воровские услышал и до меня
донёс. Пытать я тебя не буду, и так всё ясно, да и у наместника
свои заплечных дел мастера имеются. Скажи мне одно: смерть
Тибора твоих рук дело?
Тарута побледнел и стал наклоняться вперёд. Всем показалось,
что он хочет стать на колени, но тот, молниеносно выхватив
острый, как бритва, засапожный нож и со словами: «Это тебе за
Грюнвальд!» вонзил его в Бердича. Скрутив и связав опасного
преступника, караульные бросили его в тюремную яму, где уже
бился в истерике его подельник Севрюка...

когда с известием прибыл сын Бердича. Так в сопровождении молодого
человека Каленик проделал долгий путь к хутору, обратив
внимание на его осведомлённость в хозяйственных и торговых
делах, а также оценив внутреннее обаяние спутника. Поэтому,
не колеблясь, сказал:

- Сегодня же будет такая грамота, а пока отдыхай и выздоравливай,
Никита мне всё покажет.
Оценив сделанное и оставшись доволен, он приказал открыть
тюремную яму. Рассмотрев внизу две грязные, скрюченные фигуры,
крикнул:

- Что, крысы, мяса хозяйского захотели!? Вытаскивай их наверх,
ребята, допрос чинить буду!
Два часа били, поливали кипящим маслом и жгли раскалённым
железом Таруту и Севрюка. В пытках те признавались даже в
том, чего и не замышляли. От истошных воплей кровь леденела у
тех, кто их слышал. Отведя душу, наместник приказал отрубить
ворам головы и повесить на воротах, дабы каждому даже подумать
было страшно, а не только позариться на хозяйское добро.

С раннего утра отряд Каленика двинулся дальше. Когда последний
всадник скрылся из виду, Никита одел снятую при прощании
с воеводой шапку и приказал закрыть ворота. Теперь, пока
отец выздоравливает, заниматься делами придётся ему. За пазухой
лежала грамота, в которой наместник давал ему право на
управление хутором после смерти отца, а пока становился помощником
с назначением соответствующего жалованья.

А где-то далеко на дороге шли возы с товарами, и, догоняя
друг друга, возничие кричали:

- Эй, вы куда, христиане?!
- На Бердичев хутор, торговать!
- И мы на Бердичев. Пойдём вместе, спокойнее будет...

Глава 4

Набег

«Сердце свирепого Ареса - бога войны,
радуют только жестокие битвы. Неистовый,
носится он среди грохота оружия,
криков и стонов сражающихся... Следом
за ним несутся его сыновья, Деймос и
Фобос - ужас и страх, а рядом с ними
богиня раздора Эрида и сеющая убийства
богиня Энюо...».

Легенды и мифы древней Греции

1483 год от Рождества Христова.

Косовица. Солнышко в зените яркое, жаркое, глаза слепит - не
заглянешься. Небо синее, без облачка. Звенят кузнечики, пахнет
свежескошенной травой, а от жужжащих пчёл исходит мир и покой.
Варфоломей и Дмитро присели перекусить и отдохнуть в
тени развесистого дерева на краю поля. Рядом стояла повозка и
паслась их распряженная лошадь.

Отрезая хлеб, Варфоломей вдруг удивлённо посмотрел через
плечо сидящего напротив напарника. В этот момент с глухим
стуком в его грудь вонзилась стрела. Хватая воздух широко открытым
ртом, он медленно повалился на бок и застыл. От неожиданности
Дмитро вскочил на ноги, но обвившая вдруг шею ве

рёвка резко натянулась и бросила его на землю. Двое дюжих татар
скрутили его и, бросив на лошадь, быстро скрылись в густом
кустарнике.

- Тятя, тятя! - услышал голос сына приходящий в сознание
Варфоломей.
Превозмогая страшную боль в груди, он что есть силы прохрипел:

- Беги, Тимошка, на хутор, предупреди людей: крымчаки
здесь.
Малец что есть мочи побежал на хутор, а, пробегая мимо
работающих в поле крестьян, кричал:

- Крымчаки, крымчаки напали, тятю поранили!
Люди с полей, бросив всё, быстро бежали к хутору. Кто-то
послал телегу за Варфоломеем. Никита Бердич уже вышел из ворот,
когда запыхавшийся Тимошка стал говорить ему про крымчаков,
напавших на его отца. Привезли раненого, и все обступили
повозку. Никита подошел и, глядя в глаза умирающего, спросил:

- Скажи, Варфоломей, много их?
- Кажись, двое, разведчики, а Дмитра, видно, для допроса взяли,
- выдавил он и, вздохнув в последний раз, умер.
С непокрытыми головами стояли крестьяне, думая о том,
какую долю уготовит им этот день. На сторожевой вышке тревожно
бил колокол, сзывая народ под защиту хуторских стен.

Никита уже действовал. Все люди и скот из дворов, которыми
за много лет оброс хутор перед частоколом, были укрыты внутри
укрепления. Выслав дозорных для разведки сил татар, он приказал
всем мужчинам собраться перед домом.

Выйдя на порог со своим помощником Ивасюком, Никита
посмотрел на собравшихся. Перед ним стояло шестнадцать плохо
вооруженных хуторян, которые, как и он, семидесятилетний
старик, воевать не умели, поскольку с самого основания хутора
его отцом, слава богу, ни один враг не подходил под его стены.
Обученными были только четверо караульных, которые уже несли
вахту на стенах, и одноногий пушкарь Карюк, присланный
наместником на хуторское обеспечение с подарком - небольшой

пушкой и бочонком пороха. Пушка уже несколько лет пылилась
в кладовой, отчего многие позабыли про её существование, а бочонок
с порохом всегда стоял всухе, рядом с заветным сундуком
Бердича. Пушкарь, выпивши, заходил в кладовую и, роняя скупую
слезу, долго чистил пушку, вспоминая вслух боевые деньки.
Успокоившись, подходил к Бердичу и просил: «Никитушка, давай
пальнём для проверки», - на что тот однозначно отвечал:
«Пороху мало, Митрич, ану что сдеется...».

Назначив старших по местам и распределив обязанности,
Бердич собрал совет. За столом, кроме него, сидели четверо: его
помощник Ивасюк, старший караульный Мелта, подхуторной
голова Трохим и пушкарь Карюк. Только Бердич поднял руку,
чтобы остановить перепалку за столом и заговорить, как в дверь
влетел взволнованый и запыхавшийся дозорный Окуша. Он доложил,
что со стороны Чёрного шляха движется чамбул* из трёх
сотен татар, одетых в железо, как наши дружинники.

Молчание воцарилось за столом. Если в глубине души у каждого
ещё и теплился огонёк надежды, что не придёт враг на хутор,
то теперь он окончательно погас.

- Скажи, Мелта, ты четыре раза на татарина ходил - что нам
ожидать и к чему готовиться? - прервал молчание Никита, обратившись
к старшему караульному.
Старый вояка, на теле которого было больше шрамов, чем
на жителях всего хутора, встал и, как подобает опытному человеку,
обстоятельно и ясно изложил:

- Начну с того, что татары в поход малым войском не ходят.
Значит где-то находится большое войско, либо оно разбилось на
чамбулы, которые разъехались и грабят всё в округе. Тот, который
идёт к нам, не простой, а личная охрана какой-нибудь татарской
шишки, если, как говорит Окуша, они одеты в железо. Обычный
татарский вояка кольчуг и панцирей не носит, одевается просто и
вооружен разве что луком и саблей. Но стреляют они из лука так
метко, что на полном скаку с шестидесяти шагов не промахнутся.
Пограничная сторожа не могла их не заметить, значит, где-то идёт
наше войско по их следам. Татарам от нас нужны товары, таможен

ная казна и люди в рабство. Хоть нас и меньше, но за стенами мы в
безопасности, а там, может, и наше войско подоспеет. Слава богу,
вовремя гонцов за подмогой разослали. Как теперь скажет хуторной,
но считаю, что о сдаче не может быть и речи.

- Итак, теперь всё ясно, - подытожил Никита. - Крымчаки
идут к нам не пряники кушать, а силы не в нашу пользу. Посему,
Ивасюк, баб и детей в лодки, будешь уходить по реке. Весь товар
из кладовых утопишь, нечего бусурманина холить. Как сладишься,
зайди ко мне, обговорим, что не додумали. Ну а мы, други,
примем бой, а как завидим, что невмоготу обороняться, в колокол
ударим и через ход к реке, а там вплавь на другую сторону, и
да поможет нам бог. Я уходить буду последним и ход завалю.
Подземный ход из-под стены к реке начал строить ещё старый
Бердич, который оправился от страшной ножевой раны и, прожив
ещё десять лет, тихо умер в своей постели. Никита закончил его, предусмотрев
искусственный завал - стойку, которая поддерживала над
сводом помост с насыпанными на нём камнями и землёй. Если выбить
её с места, помост рухнет и полностью завалит проход.

- Тебе, Мелта, как человеку служивому и опытному, обороной
командовать и, где туго будет, подмогу посылать, для этого Трохим
выделит тебе трёх подхуторных покрепче, - сказал Бердич.
- Настало и твоё время, пушкарь, - продолжил он, глядя на
одноногого Карюка: - Бери людей и ставь пушку у ворот, встретим
незваного гостя с музыкой. Не разучился ещё стрелять-то?
- Обижаешь, Никитушка, и Гришку-кузнеца обучил, и картечи
мешок припас. Попьёт ещё вражьей крови защитница.
- Коли так, за дело, - коротко закончил Бердич и встал.
Внутри двора кипела работа. Одни затаскивали камни наверх,
другие готовили длинные жерди с перекладиной для отталкивания
осадных лестниц, третьи усердно точили оружие. Голосили
бабы, уходя через подземный ход и оставляя кормильцев.
Слева от ворот, наверху, слышались команды пушкаря, который,
прицеливаясь в открытую бойницу, наводил с кузнецом пушку.

- Ты, Митрич, как сладишься, прикрой бойницу, чтобы пушечка
в глаза сразу не бросилась, а как скажу тебе, открывай и
пали в супостата, - сказал Бердич.

- Понял, припалю хвост иродам, - ответил пушкарь, проверяя,
хорошо ли загорается фитиль.
Никита вошел в дом, подошел к сундуку с казной, который
десятилетиями бессменно стоял на одном и том же месте, снял с
шеи ключи и всунул их в отверстия замков. Замки, сделанные ещё
пятьдесят лет назад искусными литовскими мастерами, легко открылись.
Подняв крышку, он осмотрел содержимое. На золотых и
серебряных монетах лежал золотой скифский кубок с изображением
охоты на медведя, подаренный его отцу наместником Калеником
Мышковичем за сохранение найденного золота, а также
грамоты на право управления хутором и таможней от самого наместника,
а затем и его сына - Тышка Калениковича. Вложив в
сундук расходные и приходные книги, Бердич подошел к углу, где
стояла икона Богородицы, перекрестился и взял её в руки.

Отец не раз рассказывал ему, как однажды в молодости, когда
Никита был совсем маленьким, он спас из горящей церкви монаха.
Монах оказался хорошим иконописцем и через некоторое время
пришел к нему с образом Богородицы. Войдя в мастерскую, он
поставил икону на столе и, низко поклонившись, сказал:

- Спасибо тебе, мастеровой человек, за жизнь мою спасённую.
В благодарность за это принёс тебе в подарок Образ Божьей
Матери. Своей рукой писал я эту икону и вложил в неё всю свою
душу. Прими, не побрезгуй, береги её, а она тебе будет и покровительницей,
и защитницей.
Монах тихо вышел, а отец взял Образ и пошел к постели маленького
Никиты, который метался в жару от неизвестной болезни.
Уже знахарь опустил руки и сказал, что к утру ребёнок
предстанет перед Всевышним, но хватающийся за любую соломинку
безутешный отец поставил икону у изголовья сына и молился
всю ночь. Лишь к утру глаза его сомкнулись, и в коротком
сне Богородица подошла к нему и, ласково погладив по голове,
сказала, что всё будет хорошо и он может просыпаться. Очнувшись
от сна, он взглянул на сына и вдруг понял, что тот спокойно
спит и улыбается во сне. С этого дня Никита никогда не болел, а
наместник обратил внимание на грамотного мастерового и взял
к себе управляющим.

Никита завернул икону в чистую рубаху и уложил в сундук.
Затем взял бумагу, перо и размашисто написал: «Всё, что находится
в сундуке, является собственностью хутора Бердичева и
князя Тышка Калениковича, владельца этих земель». Чтобы высушить
чернила, он посыпал записку песком, а потом положил её
в сундук, закрыл крышку и повесил замки.

Вошел мокрый от пота и запыхавшийся Ивасюк, который

уже выполнил все указания Бердича. Никита открыл потайной

вход в подпол и, подойдя к помощнику, сказал:

- Здесь мы спрячем хуторскую казну с документами. Только
ты и я будем знать об этом месте. Доверяю тебе эту тайну, потому
что честность и честь ты ценишь выше, чем деньги. Что с нами
дальше будет, знает только Бог. Как только минует опасность,
кто первый из нас здесь будет, тот и достанет сундук.
Они взяли сундук и опустились в погреб. Бердич откопал кольцо
и открыл ещё одну крышку, под которой оказался ещё один маленький
потайной погребок, выложенный камнем. Поставив туда
сундук, они засыпали крышку землёй и заставили пустыми бочками.
Поднявшись наверх, прикрыли основной вход и поставили на
него стол. Никита обнял Ивасюка и, попрощавшись, добавил:

- Береги баб и детишек, мужики на тебя надеются. Держись
левого берега и будь осторожен возле лесов. Наши разбойнички
не лучше татар будут. Дойдёшь до Житомира, поклонись князю
Тышку Калениковичу и всё обскажи.
Ивасюк ушел, а Никита вышел во двор и вылез на стену. Вымершая
рыночная площадь перед воротами и пустынная дорога, примыкающая
к ней, наводили на грустные мысли. «Вот уж восьмой
десяток пошел, - думал он, - а всё живу, скриплю и кручусь, как
колесо от телеги». Яриночка, солнышко его, женушка дорогая, уж
тридцать лет как в могиле. Хоть и не послал им бог детей, а жили
душа в душу. Но смерть не щадит и не выбирает. Так и не женился
больше, не нашел такую, чтобы на сердце легла, да и не искал сильно.

Вдали над дорогой показалось облако пыли и стало подниматься
всё выше и выше. Послышался стук сотен лошадиных копыт.
Враг приближался.

**** 

Даус-мурза, широко расставив в стременах ноги, осанисто
гарцевал на своём низкорослом косматом коне и, размахивая
кривой янычаркой*, гортанно кричал:

- Эй, урус, открывай ворота, отдавай всё, на ясырь* пойдёшь,
жить будешь!
Сотни всадников, стоящие за его спиной, в ожидании положительного
ответа топтались на месте. Никому не хотелось штурмовать
эти бревенчатые стены, лучше сжечь, но мурза запретил
стрелять зажжеными стрелами. Он хотел вначале забрать всё ценное,
а потом предать хутор огню.

За воротами стояла полная тишина, затем открылась одна
из бойниц и пока нападающие сообразили, что в лицо им смотрит
жерло пушки, раздался оглушительный грохот. Картечь проделала
брешь в стене всадников, внутри которой корчились и кричали
от боли раненые татары. Даус-мурза с недоумением смотрел
на обломок своей дорогой сабли - одна из картечин переломила
её пополам. Откатившись в сторону от зоны поражения
пушки, татары спешились и стали готовить осадные лестницы,
крюки с верёвками и таран для ворот.

Это был первый большой поход крымских татар на украинские
земли за более чем пятьдесят лет мира. Татары ослабли и
вели между собой междоусобные войны. Крымская орда вначале
признавала верховную власть Сарая, но потом объединилась в
большую силу и начала борьбу за самостоятельность. Крымский
полуостров, окруженный вокруг морем, давал выгодную защиту
от всяких нападений: узкий перешеек, соединяющий Крым с сушей,
татары перегородили валами и рвами, построив город Перекоп.
Хан Хаджи-Гирей с помощью Литвы освободился от зависимости
Золотой Орды и провозгласил себя независимым властелином.
Его наследник Менгли-Гирей принял протекторат Турции,
а Великий князь Литовский, побаиваясь укрепления самостоятельности
украинских земель, ликвидировал Киевское удельное
княжество, что негативно сказалось на обороноспособности

края. Всё это привело к тому, что хан Менгли-Гирей, обеспеченный
помощью могучей турецкой державы, собрал восьмидесятитысячное
войско и начал новые нападения на Украину.

Даус-мурза был одним из наместников хана и командовал
десятитысячным крылом ханского войска. Выйдя на территорию
Волыни, он разделил крыло на мелкие отряды, которые разослал
во все стороны для грабежей. Сам со своей личной охраной пошел
на хутор Бердича, предвкушая лёгкую поживу с товаров и
таможенной казны.

Мурза собрал своих сотенных и приказал привести крестьянина,
захваченного на дороге, ведущей в Бердичев. Именно он,
испугавшись пыток, которыми досмерти замучили взятого в поле
хуторского, так и ничего и не сказавшего, выдал всё, что знал о
хуторе Бердича.

Бледного и трясущегося от страха крестьянина притащили
к ногам Даус-мурзы. Тот, сурово сдвинув брови, спросил:

-Что же ты про пушки ничего не сказал, шайтан?
-Не было пушек, вашмость, не было, жизнью клянусь, -лепетал
пленник.
-Убейте его, -махнул рукой мурза и тут же забыл о существовании
этого раба.
Сотенным было приказано под пушку не подставляться, засыпать
ров перед воротами и приготовиться к штурму.

****

Изнутри двора напряженно следили за действиями татар. Те
под прикрытием щитов стали быстро и методично заваливать
ров перед воротами. Человек двадцать начали толкать через рыночную
площадь телегу с тараном, наскоро сколоченным из не
скольких заострённых брёвен. Стрелы защитников не причиня
ли толкающим вреда, поскольку каждый из них был прикрыт
щитом рядом идущего воина.

Опытный Мелта, предугадавший намерения татар, распордился снять пушку со стены и поставить прямо за воротами. Ког-

да телега была уже метрах в пятнадцати от заветного входа, ворота
открылись, и смертельный залп выкосил всё живое, что копошилось
вокруг неё. Пороховой дым рассеялся, ворота снова
были наглухо закрыты, а на стенах ликовали осаждённые.

Мелта снова приказал переставить пушку на стену, но на этот
раз справа от ворот, где враг не ожидал её появления, и предупредил
Карюка:

- Ты, пушкарь, как увидишь, что пошли в атаку, стреляй без
команды. Как под стенами будут, им и пушка нипочём, поэтому
снимете её и снова под ворота. Если протаранят, тут она к месту и
придётся.
Бердич с Трохимом ещё раз обошли защитников, подбадривая
словом и проверяя их готовность к бою. Первые успехи придали
осаждённым уверенность в своих силах, и это чувствовалось
в их разговорах и общем настрое. «Конечно-же, силы неравные, подумал
Никита, - но как это сказано: догонишь или нет, а погнаться
можно. Вдруг какая дружина на помощь подоспеет, узнав
о набеге татар. Да нет, откуда ей здесь взяться, разве что в
Житомирском замке. Но пока мой гонец туда доберётся да пока
выступят, от хутора одни головешки останутся. Остаётся уповать
на бога и стойкость хуторян».

И вот началось. Сотни стрел неслись в воздухе, не давая поднять
головы защитникам. Под их прикрытием татары, как тараканы,
с лестницами и верёвками, со всех сторон бросились к стенам.
Открылась бойница, и ухнула пушка, положив с десяток наступающих.
Одна из стрел, влетев после выстрела внутрь, воткнулась
в деревянную ногу пушкаря. Тот, наклонившись, сломал её и
в сердцах воскликнул:

- Вот ведь невезучая какая ноженька, все вражины в тебя
целят!
Пушку уже поставили перед воротами, когда таран стал методично
бухать в одну из половин. На стене кипел бой. На головы
наступающих падали камни, топорами рубились верёвки, по
которым самые ловкие татары пытались забраться наверх. С глухим
стуком падали сбитые лестницы, а тела нападающих, проби-

тые копьём или вилами, сваливались со стены в ров, где ещё живые
захлёбывались в грязной воде и крови.

Но таяло число защитников, быстро иссяк жалкий резерв, и
уже сам Мелта рубился с двумя перебравшимися через стену татарами.
Ворота от ударов тарана пошли трещинами, от них стали
отлетать щепки. Стало ясно, что ещё несколько ударов, и в них
будет зиять огромная дыра. Бердич отдал приказ бить в колокол
и отходить через подземный ход. Ворота с треском лопнули, и
как только таран откатился назад, в образовавшийся пролом
полезли два приземистых татарина. Карюк поднёс фитиль, и пушка
с грохотом очистила проход. Всё заволокло густым пороховым
дымом. Двор опустел, через стену уже во многих местах переваливались
нападающие.

- Уходим, пушкарь! - крикнул Бердич.
- Прощай, Никитушка, не пойду я, хочу напоследок с бусурманами
поцеловаться, авось на том свете свидимся! - прокричал
Карюк и, подвинув под пушку бочку с оставшимся порохом, зажег
фитиль.
- Прощай, Митрич! - ответил Никита, быстро двигаясь к
подземному ходу. За ним, практически дыша в спину, уже гнались
трое татар.
Несколько крымчаков, размахивая саблями, бросились к
пушке. В этот момент пушкарь бросил фитиль в порох. Взрыв
разбросал нападавших как раз в тот момент, когда Бердич ввалился
в подземелье. Зная его, как свои пять пальцев, он быстро
перемещался в полной темноте. Вскочившие за ним преследователи
остановились, не решившись идти без огня. Подойдя к подготовленному
завалу, он нащупал жердь, которой, как рычагом,
можно было освободить платформу, не попав под завал, и вставил
её между стеной и стойкой. Никита навалился на жердь и начал
выталкивать ею стойку, но та за много лет просела и очень
медленно двигалась с места. При очередном рывке, когда, казалось,
что стойка вот-вот выйдет, жердь сломалась. В это время в
проходе послышалась отрывистая татарская речь, а по стенам
запрыгали отблески факела. «Вот ведь незадача какая, - подумал

Бердич, - видно, на роду мне написано, в такой глубокой могиле
без креста лежать». Обхватив стойку и собрав все силы, он дёрнул
её на себя. Завал рухнул, похоронив под собой самого последнего
защитника.

****

Въехав в ворота захваченного хутора, Даус-мурза был вне
себя от бешенства. Его даже не радовало взятие этого никудышнего
укрепления после первого штурма. Потерять больше полусотни
отборных воинов за десяток селюков! Это было как оскорбление,
брошенное ему в лицо. Животное желание разорвать,
порезать на куски, замучить хоть одного живого хуторянина
овладело им. Однако не только живых, но и ожидаемой добычи
не было на хуторе. Только одинокие куры и свиньи бродили по
двору, не обращая внимания на завоевателей.

- Соберите трупы этих... и развесьте по столбам. Пусть знают
остальные собаки, как поднимать руку на воинов Великого
Крымского Хана - приказал он.
«Ещё пару таких хуторов, и у меня останется меньше половины
людей. Хороший конь, сабля и ровная степь - вот где нет
равных моим воинам, а штурмовать и осаждать они не только не
умели, но и не хотели этому учиться», - думал мурза.

Он вспомнил, как не так давно пленный литовец учил его отряд
искусству осады, но воинам надоело бегать без коней, лазить
по стене и учиться плотничать. Однажды утром пленника нашли
с перерезанным горлом, и на этом обучение закончилось. Даусмурза
пытался доказать небходимость такого обучения хану
Менгли-Гирею, но тот только отмахнулся. Больше мурза об этом
не напоминал.

Татары ушли, оставив за собой чёрный дым пожарища и зловещие
столбы...

Пересидев ночь в землянке за рекой, восемь оставшихся в живых
хуторян вышли на берег. На горе ещё дымилось пепелище и
хорошо были видны столбы с телами погибших защитников.

-Как думаешь, Мелта, татары ушли? -спросил Трохим.
-Скорее всего, здесь им сидеть опасно, однако разведать нужно,
-сказал Мелта.
Трохим выбрал лучшего пловца и отправил через реку. Через
некоторое время тот оповестил с высокого берега, что хутор пуст.
Переправившись на другой берег, прежде всего предали земле
погибших. На месте хутора остались кучи глины и тлеющие головешки.
Собравшись на лужайке, хуторяне стали решать, что
делать дальше. По старшинству сказал Трохим:

-Думаю, други, с места нам трогаться нет резона. Хоть и разор
великий принесли нам татары и поля пожгли, место здесь удачливое
и для торговли, и для крестьянских рук. Жилища строить
надо, подумать, чем пропитаться зимой. Ивасюк баб с ребятишками
приведёт, будет им где головы преклонить. О вдовах и сиротах
всем миром заботу проявить. Товары из реки достать, чтобы
прахом не пошло, просушить и на самое нужное обменять. Князь
обязательно поможет, не оставит босыми и голодными людей своих
преданных. Чем быстрее сладимся, тем быстрее и жить будем
по-людски, как раньше при Бердиче жили.
Все поддержали Трохима и приступили к делу.

****

Житомирский замок напоминал кипящий котёл. Известия о
нападениях татар и просьбы о помощи шли из всех поселений. В
замке срочно готовили войско для выступления. Никто точно незнал численность татарского войска, поскольку отовсюду шли противоречивые данные. Тышко Каленикович, который долженбы возглавить выступающее войско, настаивал на пяти тысячахдружинников. Городской Совет выделял только три, оставляястолько же для защиты города. Житомирский воевода согласился
с решением городско знати, понимая, что в такой ситуацослаблять оборону города нельзя. Тышко тоже понимал это, пэтому после некоторых размышлений согласился с решениемСовета. Сорокапятилетний и крепкий князь, был он человеком

решительным и даже авантюрным, всегда верящим в свою удачу.
Собрав у себя в доме всех дворян, которые должны были командовать
отрядами его войска, он коротко оговорил все насущные
вопросы и назначил время выступления. Среди присутствующих
были и трое его взрослых сыновей: Иосиф, Бернард и Василий.
Тышко гордился своими погодками и теперь брал их с собой в
первый военный поход, справедливо считая, что настоящими
мужчинами становятся только в бою.

К концу дня князю привели Ивасюка, который благополучно
добрался в Житомир. Разместив женщин и детей, князь выслушал
помощника Бердича и приказал ему наутро быть готовым к
выступлению в составе его личной охраны. Как водится перед
походом, Тышко сел за родовые бумаги, когда пришел воевода.
Он сообщил князю, что выделяет ему дополнительно две сотни
легко вооруженных конников, что очень обрадовало Тышка. Выходя,
воевода посмотрел на кинжал, висевший у двери, и сказал:

- Князь, кинжал ржаветь стал, а завтра в поход, закопай в
ночь от греха.
Тышко не был так суеверен, как воевода, хотя, как повелось
из старины, всегда вешал кинжал, нож или меч у входа. Так поступали
до него, так поступал и он. Предки считали, что оружие у
двери предупреждает хозяина об опасности и впитывает в себя
всю нечисть, пробравшуюся в дом. Как только сталь начинала
ржаветь, оружие закапывали на ночь в землю, для того чтобы из
него ушла нечистая сила, а затем чистили до блеска и вешали назад.
Если же так повторялось три раза, то это оружие либо закапывали
навсегда, либо подбрасывали врагу.

Князь не придал значения словам воеводы, но, выходя утром
из дома, взглянул на кинжал и вздрогнул - почти всё, недавно
сверкающее лезвие, было красным от ржавчины. Он снял его и
приказал дворовому слуге закопать на кладбище. Слуга удивился
такому приказу и, приняв его за очередной каприз князя, будучи
человеком запасливым, почистил и оставил его у себя.

С утренним солнцем войско выкатилось за пределы Житомира
и двинулось на юг. Уже через несколько часов, чуть в сторо

не от хутора Бердича, авангард наткнулся на отряд татар. Сын
Тышка Бернард, командовавший авангардом, подал команду на
преследование и первым пошел в атаку. Бросившиеся наутёк татары
на полном скаку оборачивались и выпускали стрелу за стрелой
в преследователей. Бернард, прикрывшись щитом, первым
догнал и срубил отставшего татарина. Когда же он почти настиг
второго, коварная стрела пробила ему панцирь, и сердце молодого
воина остановилось. Авангагд в пылу погони обогнул большой
холм, поросший кустарником, и попал в засаду. Тысячи стрел
просто снесли половину авангарда, а оставшиеся всадники в спешке
развернулись и поскакали обратно.

Разведчики Даус-мурзы вели войско Тышка от самого города,
Мурза уже собрал своё крыло и, определившись, что более чем
тройной перевес сил на его стороне, вначале заманил авангард в
засаду, а затем бросил своё войско в стремительную атаку. Князь
всё-таки успел перестроить своё войско, и оно смогло оказать достойное
сопротивление. Бой продолжался до самых сумерек, пока
обе стороны, вконец обескровленные, не отступили. Даус-мурза ушел
на соединение с основным войском Менгли-Гирея, а Тышко, с жалкими
остатками своего войска, через хутор Бердичев на Житомир.

Тяжек был обратный путь князя. В глазах всё темнело, а сердце
было переполнено горем. Вслед за Бернардом погиб его старший
сын Иосиф, а затем и младший Василий. Теперь, когда не
осталось ни одного наследника, Тышко проклинал себя за то, что,
надеясь на лёгкую победу, взял в поход всех сыновей и тем самым
обрёк себя на пустоту и одиночество.

На Бердичевом хуторе долго не задерживались. Ивасюк откопал
сундук и передал князю. Тышко принял из него только икону.
Все деньги князь отдал на нужды хуторян. Взяв скифский кубок,
он перекрестил его и вручил Ивасюку со словами:

- Дарую этот языческий кубок хутору Бердичеву как талисман,
оберегающий жителей его от невзгод и несчастий. Пусть каждый
год, в этот день, в память о погибших сородичах своих и
моих несчастных сыновьях будет наполнен он до краёв вином,
которое должен выпить самый уважаемый житель хутора.

Отряд Тышка двинулся на Житомир. Несмотря на близость
татар, хуторяне не ушли с князем под защиту замка, а продолжили
копать скрытые от вражеских глаз землянки. Поселение возрождалось
из пепла...

Глава 5

Наследник

го, а затем энергичная деятельность польского короля Сигизмунда-
Августа по укреплению украинских замков и усилению казачества,
которое теперь само не давало покоя татарам своими набегами.

Вырвавшись из Житомирского замка, где его постоянно преследовали
мелкие дрязги и склоки вельможной шляхты, Василий
почувствовал себя спокойнее и уверенней. Родившись в 1487 году,
он в тот же год остался без отца. Его отец - неугомонный и воинственный
князь Тышко Каленикович, порадовался позднему ребёнку
всего два месяца. После гибели трёх сыновей его первая
жена не смогла пережить такой потери и через год угасла, как
догоревшая свеча. Через два года князь обвенчался с молоденькой
небогатой гродненской княжной Яниной Липицкой, которая
и родила ему наследника. Тышко хотел бросить всё и посвятить
себя воспитанию сына, но в тот же год королевич Ян Ольбрахт
объявил поход против татар. С королевичем уходили его
братья - Окушко и Дебрь. Тышко, жаждущий отомстить за погибших
сыновей, пошел вместе с братьями и в тот же год погиб в
битве под Копистерном, а его братья годом позже. Так, ещё годовалый
Василий, сам того не ведая, стал богатым наследником и
крупным землевладельцем.

Окруженный материнской заботой и бесчисленным количеством
нянек, он вопреки всему вырос не капризным, а тихим, рачительным
и религиозным молодым человеком. Будучи прямой
противоположностью своего отца, в сражения не лез, финансируя
походы крупными суммами денег, однако и деньги на ветер
не бросал. В оргиях молодых дворян участия не принимал, за что
его называли «Тишковичем», поскольку он никогда не ввязывался
в споры и тем более потасовки с оружием, которых в то время
было вдосталь.

Когда пришло время, мать подобрала ему невесту, дочь богатого
Смоленского воеводы - Анастасию Сопоткивну. Хороша
собой была воеводина дочка, да страшная чума 1412 года, разразившаяся
сразу же после венчания, не пожалела нежного создания.
Василий был безутешен, но мать, решившая при своей жиз-

ни увидеть внуков, была настойчива, и уже через три года под
венец с Василием пошла княжна Александра Чарторийская. Породнившись
с магнатом Чарторийским, Василий получил в приданое
город Логойск, после чего для более благозвучного звучания
изменил в фамилии букву «о» на букву «е» и стал позднее
подписываться «Графом Тышкевичем на Логойске и Бердичеве».

Сугубо мирный человек, который больше любил заниматься
увеличением своей казны и владений, Василий, однако, очень почитал
давних воинственных предков, из которых практически
никто не умер в своей постели, а почти все полегли в бою. С раннего
детства он донимал мать расспросами об отце, о золотом
медальоне с фамильным гербом, который он носил на своей груди
вместе с нательным крестиком, об истории своего рода и его
основателе.

Так, со временем, он узнал, что основателем рода был Михаило,
один из ближайших соратников Литовского князя Гедымина,
получивший титул и герб за военные заслуги в походе 1320 года.
Название герба «Лэлива» было собрано из нескольких слов с общим
началом «лэли». Этими словами были: «лэлия» - лилия, символ
чистоты и благородства, «лэлё» - отец, основатель рода, «лэлитка
» - украшение, «лэлиты» - блестеть и «лэлияты» - окружать
заботой и лаской. Развёрнутая в виде шестиконечной звезды
лилия, над повергнутым полумесяцем, означала непобедимость
в борьбе с врагами.

Став повзрослее и ознакомившись с записями и завещанием
отца, Василий смог, наконец, воплотить их в жизнь. Годы уже были
немолодые, а последняя воля отца не была выполнена. В завещании,
написанном перед последним походом, Тышко Каленикович
предписывал наследнику поставить в Бердичеве церковь в честь
основателя рода, поэтому Василий захватил с собой архитектора,
несколько хороших плотников и будущего настоятеля, который
должен был организовать строительство.

Ещё одной причиной его поездки был выбор места под строительство
укреплённого замка. Род Тышкевичей разрастался, у
его единственного сына Юрия было уже пять сыновей, и заботли-

вый дедушка заранее подготавливал равноценные вотчины внукам,
дабы исключить среди них грызню за наследство.

Собрав перед отъездом жителей Бердичева, Василий объявил,
что все они на двадцать лет освобождаются от повинностей,
разрешил использовать лес для строительства домов, а управляющему
всячески привлекать на поселение безземельный народ.
Тышкевич знал, что боязнь новых набегов татар пройдёт не скоро,
но уже тем, что он снова поставил таможню, оставив на хуторе
управляющему десять солдат и начал строительство церкви,
вселит надежду в их истосковавшиеся по мирной жизни души.

разорения имения не допустит, и обидеть никого не даст, в чём
дал своё благородное слово и приложил печать.

Уже больше года, как Косинский, подняв на восстание реестровых,
при поддержке бедноты держал в страхе поляков на правобережье
от Днепра до Волыни. Польская хоругвь*, приданная
для охраны крепости, по приказу киевского воеводы Константина
Острожского убыла в Чуднов, оставив Бердичев без защиты.
Внутренняя стража Тышкевича в количестве восьми человек под
командованием молодого шляхтича Косича могла отбиться разве
что от плохо вооруженной голытьбы или ватаги разбойников.
Надеясь на близость польского войска и на то, что авось неприятности
обойдут стороной, Фёдор остался зимовать в крепости.
Очень хотел на Рождество попасть в Киев, под тёплый бочок молодой
красавицы-жены, но на дорогах, по которым бродили толпы
озверевших крестьян, стало опаснее, чем в замке.

С Косинским Тышкевич был знаком ещё по Киеву. Гетман
часто бывал у него в доме и явно был неравнодушен к его второй
жене, Анне. Фёдор не обращал внимания на шашни своей дражайшей,
кружившей головы многим высоким чинам, однако,
будучи от рождения человеком хитрым и предприимчивым, никогда
не гнушался этим воспользоваться - где нужную подпись
соберёт, а где и грамотку сладит. Так по кусочку, по щепотке и
земли, и привилегии прибавлялись.

Встретив гетмана на пороге, Тышкевич провёл его в дом.
Большая комната была хорошо протоплена, а стол накрыт. Розовый
окорок, ушки с зеленью в уксусе, осетрина, дымящиеся бараньи
ножки и кувшины с гданьской водкой и рейнским вином
располагали к мирной, домашней трапезе.

- Умеешь ты привечать, Фёдор, - сказал Косинский, сняв тулуп
и ополаскивая руки.
- Чем богаты, пан гетман, для дорогого гостя ничего не жалко,
- как можно ласковее ответил хозяин дома.
- Да уж видно, не бедны, - заметил гость, присаживаясь за
стол, - небось, в штаны наложил после моей весточки?
- Не без этого, дорогой. Сам посуди: против тебя пойдёшь,
твои головорезы кишки наружу выпустят, а с тобой завяжешься,

власть мигом голову смахнёт, - ответил Тышкевич, наливая гданьскую
в серебряные чарки.

- Ну и как, порешил? - спросил гетман, поднимая чарку.
- А никак. Ты слово дал не тронуть, а власть придёт, скажу,
под угрозой сдался, и письмо твоё покажу, - ответил хозяин.
- Ох и лис ты, Фёдор! - воскликнул гость и крякнул после
первой чарки.
Закусив и вбросив в себя ещё пару чарок, гетман расслабился
от тепла и спиртного, раскурил трубку и продолжил:

- Дурак ты, Тышкевич! Скоро моя власть будет, за мной холопы
пошли, а это сила верная. Я их в бой, как баранов на бойню,
поведу, ни одно войско не устоит, потому что никто не сможет
собрать такое несметное войско. Тысячи положу, а своего добьюсь.
Острожских, воеводу и сынка его перед золотыми воротами
на кол посажу.
Сделав паузу, он выпил ещё чарку, закусив осетриной, вытер
руки салфеткой из голландского сукна и, пригладив усы, уже слегка
помутневшими глазами уставился на собеседника. Тышкевичу
стало не по себе от этого взгляда. Он знал, что гетман быстро
пьянел и в таком состоянии на него нападали приступы ярости,
однако теперь было видно, что гость хочет выговориться.

- А хочешь правду? - спросил гетман и, не дожидаясь ответа,
как будто ему не дадут сказать главного, продолжил:
- Ты думаешь, я за свободу холопскую шляхту топчу? Дулю,
мне их мечты до жопы. Им дай волю, то таким, как мы с тобой,
жрать будет нечего. Они сейчас мне нужны шею власти свернуть,
а потом рылом в землю и нишкни. Я за обиду свою кровью истекаю.
А виной всему Анна, сучка твоя блудливая. Как снюхался я с
ней, так меня, словно зельем приворотным опоили, но чую, стала
меня отваживать, фифи свои выставлять: то горилкой от меня
разит, то рубаха несвежая, а сама так и зыркает на сынка воеводского,
Януша Острожского, и платочком ему машет. Подкупил я
слуг и через окно к ней в спальню. Смотрю, а выблядок этот залез
на неё, как жеребец на кобылу, и машет, аж брызги летят. Выхватил
я саблю, а он шасть в окно нагишом, я за ним, а там его охра

на на пути. Порубал двух жолнеров* в крошку от бешенства, сам
на коня и в Белую Церковь. И дня не прошло, как официалист* от
киевского воеводы прибыл с приказом взять под стражу и в Киев
на дознание. Знал я, чем у Острожского такие дознания заканчиваются,
поэтому поднял реестровых и побил шляхту в городе, а
маетки отдал на разграбление и спалил. Дай только в Киев войти,
твою шлюху самым грязным оборванцам отдам на утеху, а потом
сожгу как ведьму. Ведьма она у тебя, Фёдор, ведьма! Идём со
мной, вместе и расправу учиним. У меня войска - тьма. Как в
Житомире замок спалил, а посад не тронул, вся чернь ко мне повалила.
Конец придёт Острожским.

В воздухе повисло тягучее молчание, и, когда казалось, что
Тышкевич сорвётся, разразится руганью или будет выть от ярости,
он спокойно произнёс:

- С тобой не пойду. Киев возьмёшь, делай что хочешь, а не
возьмёшь, я ей буду и бог и судья, там жизнь покажет.
Гетман оторопело посмотрел на него и сказал:

- Да-а, пропал ты, Фёдор, и тебе она в душу влезла. С первой
женой своей, Софьей покойной, у попа венчался, а с этой у ксендза.
Верно, из-за неё католичество принял. Но сдаётся мне, пан
Тышкевич, что ты из одного храма вышел, а в другой так и не
пришел. Теперь нет в тебе никакой веры - ни христианской, ни
католической, потому как душу человеческую, богом данную, в
тебе червяк сожрал.
Косинский представил себе, как червяк пожирает изнутри
Тышкевича, и захохотал диким безудержным смехом.
Хотел Фёдор сказать, что принял униатскую веру, да только
рукой махнул...

С утра толпы восставших начали стекаться к замку, и через
два дня это дивное разношерстное войско выступило в поход,
навстречу своей судьбе...

мужу с этой индульгенцией, памятуя последнюю строчку письма:
«привезёшь грамоту, прощу всё, но в последний раз».

Встреча с мужем в имении была холодной и натянутой, но ночь,
проведённая в одной спальне, растопила лёд, и последующие три дня
перед отъездом Тышкевича во Львов они провели в мире и согласии.
Решая деловые вопросы, Фёдор попутно хотел привезти несколько
хороших львовских мастеров для завершения отделочных работ в
замке, многие комнаты которого не были закончены и пустовали.

Фундамент будущего замка и укреплений начал строить ещё
дед Фёдора - Василий, а стены воздвигал его отец, Юрий. После
смерти отца Фёдору в наследство достались земли вдоль реки
Большая Пята от Махновки до Райков. Остальные вотчины были
поделены между его братьями - Остафием, Юрием, Петром и
Александром. Укрепив родовой замок в Слободище пушками,
молодой Фёдор, с присущей ему хваткой, взялся достраивать замок
в Бердичеве. Он понимал, что развязка торговых путей даёт
этому замку большое будущее. Всячески привлекая крестьянпереселенцев
на свои земли, а также давая привилегии торговым
и мастеровым евреям, он тем самым смог оживить свои запустелые
земли. Не брезговал Фёдор и насильно захватывать крестьян
в поместьях своих, более слабых, соседей Корецких, Острожских
и Горностаев. Иногда самых недовольных крестьян, которые не
хотели уходить на его земли, он просто вешал или топил. Так,
лавируя между судебными тяжбами по жалобам соседей, он всё
же добился желаемого, и жизнь в его владениях оживилась.

Фёдор выехал во Львов рано утром с твёрдым намерением не
жалеть денег на самых лучших мастеров и дорогие отделочные материалы.
Ему хотелось поразить жену великолепием новых залов и
комнат, чем он хотел завоевать ещё большее её расположение.

шей с небес в этот грубый, невзрачный мир. Поднявшись на стену, он
подошел к ней и, галантно раскланявшись, представился. Анна чуть
наклонила голову и подала для поцелуя свою изящную ручку. Затем,
заботливо сняв травинку с плеча Косича и посмотрев на него
обжигающим и дурманящим голову взглядом, тихо сказала:

- Вы очень милый, думаю, мы будем дружить. Приходите сегодня
к ужину.
Время до заветного ужина показалось Косичу вечностью.
Запах прекрасной ручки и лёгкое прикосновение сделали своё дело он
влюбился, влюбился так, как влюбляются в его годы - самоотверженно
и беззаветно - те чистые молодые души, которые ещё
не познали всю грязь обыденности и суету повседневной жизни.
Всё в мире стало для него ничто, кроме Анны.

За ужином хозяйка превзошла себя. Отослав слуг, сама подливала
рейнское в серебряные бокалы, посадив рядом Косича, и касаясь
его то плечиком, то грудью. Охмелев от вина и близости красавицы,
молодой шляхтич совершенно потерял голову. Вот уже их губы
сомкнулись в долгом поцелуе, а руки сплелись в объятиях. Обоими
овладела такая страсть, что одежды не сбрасывались, а рвались, пуговицы,
щёлкая, катились по полу. И там же, обнаженные, прямо на
разбросанных одеждах, они слились в любовном порыве...

Как не старались скрывать свою связь любовники, но любовь
ослепляет. Однажды к Анне подошел дворецкий Капьяно и, низко
поклонившись, сказал:

- Я очень уважаю ясновельможную панну, но в моих обязанностях
доложить хозяину обо всём, что происходило в замке в
его отсутствие. Думаю, такой красивой панне не жалко колечка с
её прекрасного пальчика для того, чтобы верный слуга промолчал
о стрелах амура, пронзивших её горячее сердечко.
При этих словах Анна чуть не сорвалась от негодования, но
тут же взяла себя в руки и, сняв кольцо с бриллиантом, молча
отдала его Капьяно. Тот, поклонившись, удалился.

Встретившись с Косичем, взволнованная Анна рассказала о
встрече с дворецким, а затем, нервно теребя в руках платок, сказала:

- Этот итальянец не оставит нас в покое, а если донесёт мужу, не
сносить нам головы. Нужно избавиться от него, и как можно скорее.

-Но как? -спросил Косич.
-Не знаю, не знаю, ты же мужчина, придумай что нибудь,
убей его, отрави, утопи. У меня будет ребёнок, и если он заговорит,
муж сразу поймёт, чей он! -уже в отчаянии воскликнула она.
За пологом чуть слышно скрипнула дверь. Бросившись к двери,
Косич осмотрел всё вокруг, но там никого не было.
Но планам устранения дворецкого не суждено было исполниться
-на следующий день прибыл кортеж Фёдора Тышкевича.

кевич дал ему хорошее жалованье и привёз в Бердичевское имение.
Кроме того, что итальянец своим видом подчёркивал гостям богатство
и значимость хозяина, он был его глазами и ушами в замке.
Сбежать от руки кормящей бездомный Капьяно не мог.

Войдя в одну из комнат, на дворовой половине, Тышкевич
почувствовал, что кто-то дёргает его за полу кунтуша. Наклонившись,
он увидел под лежанкой перепуганное лицо дворецкого,
который испуганно пролепетал:

- Пан! Прошу участия и защиты для своего верного слуги.
Вытащив Капьяно за шиворот, Тышкевич с ним и сыном проследовал
в свои покои. Там дворецкий рассказал всё, представив в
качестве доказательства кольцо, и попросил вызвать служанку,
которая, подслушав разговор Анны и Косича, спрятала его у себя.
Пасия дворецкого выложила всё и под строжайшим наказом хранить
молчание удалилась. Анна, увидев мужа, заходящего в свои
покои с Янушем и дворецким, не находила себе места и была почти
в полуобморочном состоянии. Но через некоторое время
Тышкевич вышел в прекрасном настроении и, раздавая указания
по хозяйству, отправился с львовскими мастерами в нежилую
часть замка. Это успокоило Анну и, увидев Косича во дворе, она
подала ему знак, что всё в порядке.

Перед сном Фёдор зашел в капличку. Образ Богородицы, так
и не защитившей Тышка Калениковича и его братьев от гибели в
сражениях, но надёжно охранявший от всех бед его наследников,
тускло освещался язычком пламени из серебряной лампадки. О
чём молился и чего просил у Божьей Матери так долго Фёдор, не
узнает никто, но когда он закончил, лицо его выражало страдание
и было мокрым от слёз. Заглянув в спальню, Тышкевич увидел,
что жена уже спит и, тихо прикрыв дверь, удалился.

рецкий. Вдоль стены подвала прохаживался Януш, изредка посматривая
на узкую и глубокую яму в углу, вырытую за день холопом.
Вошел Косич. Тышкевич встал и, указав вошедшему на
стул, приказал сесть.

- Как пан Косич понимает, мне всё известно, - начал хозяин.
При этих словах шляхтич вскочил и выхватил саблю, готовый
оружием пробить себе дорогу из подвала, чем ещё раз подтвердил
показания дворецкого и служанки.

Ожидая такого поворота, Тышкевич спокойно сказал:

- Убери саблю, сопляк! Если бы я хотел тебя схватить, то сделал
бы это не так. Как видишь, мы без оружия. Я не хочу любой
огласки этого дела и желаю, чтобы ты навсегда покинул мой замок.
Поэтому вот деньги, - Фёдор положил на стол туго набитый
мешочек с золотыми монетами, - а теперь пиши!
Косич осторожно положил саблю на стол и взял перо. Капьяно
подал бумагу.
« Дорогая Анна! - стал диктовать Тышкевич. - Я должен срочно
уехать в Варшаву по заданию твоего мужа. Косич».

- Подписался? Возьми записку, Капьяно, - приказал Фёдор.
Этот приказ был и сигналом. Дворецкий, стоявший чуть позади
и сбоку от Косича, двинулся к столу и, на ходу вынув из под
кафтана кистень*, нанёс им удар по голове шляхтича. Тот рухнул
без чувств.

Очнувшись, Косич понял, что накрепко связан по рукам и
ногам, голова гудела, а в глазах перекатывались красные и чёрные
шары. Язык не шевелился, от пронзительной боли он тихо
застонал.

Наклонившись к Косичу, Тышкевич с ненавистью прошипел:

- Вот и конец твой, щенок, будешь знать, как в хозяйскую
постель залезать! Бросайте его в яму!
Подняв Косича, Януш и дворецкий втолкнули его в отверстие
в полу и посмотрели на Фёдора. Тот взял лопату и, методично
забрасывая землю в яму, приговаривал:

- Лично не откажу вам в такой любезности, милый...

****

Уже пронеслась среди варшавской знати молва о смерти Анны
Тышкевич. Уже «безутешный» отец уехал в Бердичев от могилы
своей жены и нерождённого ребёнка, а дворецкий не появлялся.
Прошло больше месяца, как слуга доложил, что прибыл Капьяно.
Время было обеденное, и Януш пригласил гостя за стол. Ему
не терпелось узнать подробности убийства.

Вначале дворецкий сухо сказал, что закончил дело и после
расчёта хочет как можно быстрее покинуть Варшаву. Но затем,
после нескольких чарок, язык его развязался, и остановиться он
уже не мог. Видимо, потребность выговориться перед кем-то, а не
держать в себе, одержала верх.

Договорившись со старым дружком, таким же наёмником,
как и он сам, они выехали навстречу Анне. Её карета в сопровождении
двух стражников двигалась по дороге через небольшую
балку, покрытую редколесьем, когда впереди замаячили силуеты
всадников. Охрана насторожилась, как всегда бывает при встрече
с незнакомцами на безлюдной дороге, но, узнав дворецкого,
даже обрадовалась. Капьяно сказал, что Бодзинские отправили
его для сопровождения их дочери до самой Варшавы. И служанка,
и хозяйка в карете, видимо, спали за зашторенными окнами.
Чуть задержав охранников позади кареты, они закололи их так
тихо, что кучер ничего не услышал. Затем наступила и его очередь.
Убрав с дороги следы преступления, они загнали карету глубоко
в лес. От резких толчков на лесных ухабах в карете проснулись,
и, когда она остановилась, служанка открыла дверцу и осмотрелась.
В этот момент сильным рывком она была сброшена
на землю, где и нашла свою смерть от глубокой сабельной раны.

Увидев в проёме двери забрызганного кровью дворецкого, а
за его спиной окровавленную служанку, лежащую на земле, Анна
всё поняла. Она стала плакать, умоляла забрать всё, обещала огромные
деньги от родственников в обмен на жизнь, но Капьяно
молчал. Григор, так звали напарника, стал торопить его.
-Кончай её! -сказал дворецкий и отошел в сторону

Тот вытащил за волосы Анну из кареты и когда поднял нож,
увидел перед собой такое прелестное личико, что опустил руку и
сказал:

- Я буду круглым дураком, если не использую эту куклу в
последний раз по назначению.
Положив женщину на траву и задрав юбки, он, сбросив штаны,
стал её насиловать.
«Лучшего момента не будет, - подумал Капьяно, - и платить
не надо, и лишнего свидетеля нет».
Вонзив нож в спину Григора, он с отвращением посмотрел,
как его тощий голый зад ещё пару раз дёрнулся и замер. Капьяно
любил женщин, но ненавидел насильников. Сбросив мёртвого
напарника с Анны, он опёрся коленом на её грудь и одним движением
перерезал горло. Как курица к столу хозяина, закончила
жизнь красавица и обольстительница, из-за которой пролилось
так много невинной крови.

Бодзинские действительно выслали охрану навстречу дочери,
однако она опоздала. Местные жители, собирающие хворост
в лесу, обнаружили трупы и карету. Расследование ничего не дало,
поскольку труп Григора никто не смог опознать - Капьяно отрезал
ему голову и закопал далеко от места преступления.

Два дня лесными дорогами дворецкий пробирался к Варшаве
и, обойдя город, въехал в него с западной стороны. Отсидевшись
в одном из постоялых дворов и выждав, пока не уляжется
шумиха, он решился прийти к Янушу.

Ошеломлённый кровавым рассказом Капьяно, младший Тышкевич
отсчитал причитающиеся дворецкому деньги и постарался
побыстрее его спровадить. Два дня Януша преследовали кошмары,
но со временем закрутила жизнь при дворе, другие заботы и
интриги вытеснили события этого года на задворки памяти...

было организовать достойный отпор, и первое, что он решил сделать,
это написать жалобу на Островского.

Заточив ножом гусиное перо, он обмакнул его в чернила и
вывел первую букву. В этот момент вошел дворецкий и сообщил,
что по деловому вопросу прибыл посетитель, некий пан Григорий
Черник. Тышкевич, прокрутив в голове все знакомые фамилии и
не найдя ни одной похожей, приказал дворецкому впустить гостя.

В комнату вошел элегантный, хорошо одетый молодой человек,
с явно дорогим перстнем на правой руке. После знакомства
Фёдор понял, что шляхтич приехал из Белой Церкви по делам.

-Что же привело вас ко мне, пан Черник? -спросил Тышкевич.
-Деловое предложение, пан Тышкевич. Я знаю, сколько вы
просите, и хочу взять в аренду на два года местечко Бердичев, сёла
Быстрик и Жидовцы*, -ответил гость.
-И вы согласны платить мне столько за аренду? -поинтересовался
Фёдор, отлично зная, что выставленная им сумма явно
завышена. Он уже не раз пытался провернуть такую сделку, но
предлагаемые суммы его не устраивали, поэтому он и задал вопрос
с некоторой издёвкой, предполагая, что сделка, скорее всего,
не состоится.
-Да, и, более того, я заплачу вам все деньги сразу и готов хоть
сейчас подписать обязательства по арендному листу, -заверил
Черник.
Тышкевич был настолько ошеломлен, что тут же встал из-за стола,
достал необходимые бумаги и приказал послать за нотариусом...

и разграблена, дом их уцелел, хотя внутри всё было разбито, а
имущество растащено. Среди погибших мещан оказался и его
отец. От нервного потрясения у матери случился инсульт, отчего
правая сторона её тела обездвижилась, и она могла только сидеть
на постели. При ясной голове язык её не слушался, поэтому понять,
о чём она говорит, было практически невозможно. Бабушка
ухаживала за больной дочерью и вела хозяйство. Комнаты в
доме сдавались погорельцам за плату, что позволило сносно обеспечивать
их проживание. Бабушка с детства приучала внука к
ведению хозяйства. Он собирал деньги с жильцов и вёл домашнюю
бухгалтерию.

Однажды, когда Григорию исполнилось десять лет, мать вдруг
подозвала его жестами и, указав пальцем вверх на ряд гипсовых
плиток над дверью, начала повторять нечленораздельно и настойчиво
одну и ту же фразу:

 - Быгы у ды! Быгы у ды!

Ничего не понимающий Григорий ходил кругами, смотрел
вверх, пытался её успокоить, но мать настойчиво тыкала пальцем
в одно и то же место. Тогда он подвинул стол, залез на него и
стал показывать матери на каждую плитку, пока на одной из них
она утвердительно не кивнула головой. Внимательно осмотрев
её, Григорий увидел, что она не совсем плотно прилегает к остальным.
Взяв нож, он аккуратно отковырнул плитку и заглянул в
нишу за ней. То, что он увидел, поразило маленького искателя.
Там лежали наспех положенные деньги и драгоценности, а также
несколько маленьких шкатулок. Тщательно прикрыв дверь, он
выложил всё на стол и внимательно рассмотрел. Даже особенно
не разбираясь в ценности находки, Григорий понял, что стоит всё
это больших денег. Что произошло с ним в тот момент, Григорий
и сам не смог бы объяснить, но, когда пришла бабушка, драгоценности
уже снова были в тайнике, а деньги перекочевали к нему
в карман.

Видимо, предчувствуя близкую кончину, мать вспомнила и
показала сыну тайник, в котором лежали семейные ценности и
ценности соседей, которые так и не пришли за ними, поскольку

были убиты, попав под горячую руку восставших. На следующее
утро мать умерла и, глядя на её спокойное, умиротворённое лицо,
можно было подумать, что она уснула.

После похорон не по-детски серьёзный Григорий заявил бабушке,
что хочет обучаться ювелирному мастерству у еврея Соломона
Боршака, лучшего ювелирного мастера города. Когда
бабушка, всплеснув руками, сказала, что у них не хватит денег на
обучение, он просто выложил половину найденных денег на стол,
сказав, что нашел их в тайнике, среди развалин сгоревших домов.
Бабушка не стала больше ни о чём спрашивать: денег хватало и
на обучение, и на покупку ещё одного дома, который они тут же
сдали постояльцам.

К двадцати пяти годам Григорий Черник уже имел несколько
домов, которые сдавал внаём, постоялый двор и небольшую ювелирную
мастерскую, в которой работал сам больше для собственного
удовольствия, чем для получения прибыли. Годы обучения
у Соломона Боршака не прошли даром. Он теперь не хуже учителя
разбирался в тайнах ювелирного мастерства, драгоценных
камнях и металлах. После выполнения одной из своих работ он
показал её Соломону, и тот, внимательно рассмотрев золотое кольцо,
сказал:

- Теперь, Григорий, мне нечему тебя учить. Совершенствуйся
и познавай - вот что главное в работе мастера. Но хочу тебя предостеречь.
Ты можешь вкладывать душу при работе с золотом,
но не давай ему завладеть твоей душой. В любой момент
буть готов расстаться с ним без сожаления и тогда избежишь
многих неприятностей в жизни.
Однако молодой человек стал рабом драгоценностей с того
самого дня, когда заглянул в заветную нишу, указанную матерью.
Они притягивали его как магнит, и само обладание ими, казалось,
давало Чернику власть над миром. Ему мерещилось, что
они спрятаны вокруг; в стенах, в земле, в воде и брошеных подземельях
разрушенных когда-то крепостей. Иногда он брал лопату
и без устали копал в том месте, где ему, чудилось, должен находиться
клад. Но земля не показывала свои сокровища, и тогда

Григорий впадал в глубокую депрессию, выйдя из которой, снова
брался за поиски.

В конце концов, переосмыслив свои действия, Черник понял,
чего хочет: он хочет искать ИХ и найти, каких бы трудов и денег
это не стоило. Однако теперь он стал взрослее и умней. Подыскав
себе хорошо знающего историю и разбирающегося в древних
рукописях книжника Микиту Богомола, он щедро заплатил ему,
поставив задачу найти в рукописях любую зацепку о местах, где
могут находиться утерянные и не найденные сокровища и древние
захоронения.

этого факта. Богомол предположил, что, видимо, Бурандай, пришедший
только через шесть лет после отступления Куремсы из
Полесья, просто перепутал место переправы.

Кроме того, Богомол нашел грамоту управляющего Берлина,
где тот сообщал воеводе Каленику Мышковичу о золоте, найденном
на берегу реки Пятки, и перечень найденного. Из перечня
было ясно, что большая часть предметов принадлежит скифскому
периоду. Это подтверждало наличие в этих местах древних
скифских захоронений.

Расспросив Давида Боршака, который ещё гостил у брата,
Черник узнал, что в церкви Святого Архангела Михаила перед
алтарём стоит кубок, найденный ещё Бердичем. Мельник ещё
сообщил, что владелец этих мест, пан Фёдор Тышкевич, хочет
сдать в аренду местечко и прилегающие земли, но просит высокую
цену, поэтому охотников пока не нашлось.

Сопоставив все факты, Черник решил действовать. Посчитав
деньги, он убедился, что их вполне хватает для оплаты аренды
на два года. Вопрос о том, как доставать сокровища со дна реки,
разрешил знакомый инженер, француз Поль Мелье, предложивший
после разговора с Григорием изготовить по собственному
проекту, за хороший гонорар, плавающую машину для вычерпывания
и процеживания ила.

Итак, после Рождества, маленький отряд авантюристов, в
который входили Черник со своим верным слугой Редичем, Микита
Богомол и француз Мелье со своим телохранителем и в то
же время прекрасным мастером-механиком Кортом, составили
компанию в дороге на Бердичев возвращающемуся на мельницу
Давиду Боршаку.

тому с дыма и по две курицы... А в сёлах Быстрик и Жидовцы
пожитки такие есть: корчмы разные, горелчаные, медовые, пивные.
..» - гнусаво талдычил нотариус, перечитывая арендный лист,
а мысли Черника были там, за окном, где на дне реки лежали долгожданные
сокровища.

Когда документы были подписаны и все формальности соблюдены,
Черник вышел из замка и направился к мельнице. Фёдор
Тышкевич пристально смотрел ему вслед из окна, а затем повернулся
к своему управляющему и сказал:

- Я уезжаю в Махновку завтра, надо подготовить ответный «визит
» Острожскому, а ты, Базевич, глаз не спускай с этого Черника.
Что-то он темнит - французика инженера привёз не зря и с мельником
дружбу водит. В их отсутствие посматривай - как живут, что
пишут и что хранят, тем более что запасные ключи у тебя есть.
- Всё сделаю, ясновельможный, у меня везде уши, - заверил
управляющий.
Из-за отсутствия приличного жилья в местечке Черник и
Мелье снимали две отдельные комнаты в замке, с выходом во двор.
По иронии судьбы, в комнате Черника когда-то проживал несчастный
Косич. Приглянулась эта комнатушка Григорию потому,
что имела маленький чулан, в котором он собирался хранить
ценности. Осторожный Черник, желая проверить, не бывают ли в
его отсутствие незванные гости в жилище, завязывал на двери
конский волос и на третий день обнаружил, что тот оборван.
Поэтому по его просьбе на прочную дверь чулана, которая не
имела запоров, Корт уже через неделю установил крепкий и хитроумный
замок. Предупредив Мелье о «гостях», Черник попросил
его быть осторожным и в разговорах не упоминать о деле,
опасаясь, что стены замка могут быть двойными и иметь слуховые
окна. Входные замки решили не менять, чтобы не вызвать
лишних подозрений.

Богомол жил на мельнице у Боршака, занимая лавку в узком
проходе за печью. Там он мог отогреться после длительного пребывания
на холоде в поисках скифских захоронений в округе.
Нельзя сказать, что бывший монах не мечтал о комфорте, но

пока его вполне устраивал тёплый угол и постоянный кусок хлеба.
Считая, что всё нужно зарабатывать своим трудом, он без
устали мотался по округе, делая пометки в составленной им самим
карте. Мельник ни о чём не спрашивал Богомола, получив
хорошие деньги от Черника на пропитание постояльца.

Мелье и Корт каждый день уходили к мельнице, где, наняв
ещё двух мастеров и кузнеца, строили плавающую черпалку. Работа
шла быстро и к чистой воде была почти закончена. Сделав
промеры дна, Мелье определил максимальную длину цепей, а запасные
ковши, цепи и сети сложил на мельнице. Черник в это время
занимался хозяйственными вопросами по аренде и финансировал
выполнение работ.

ковша на сетке заблестел золотой перстень. Стало ясно, что их
усилия оправдались и место выбрано верно.

Оставив слуг работать на ковше, Черник, Мелье и Богомол
забрались в домик. Там, за столом, Григорий предложил французу
остаться на выгодных условиях, на что тот сразу же дал согласие.
Брать на работу кого-то со стороны было не безопасно. Богомол
знал свои условия и поэтому отмалчивался. Когда Мелье
вышел, он раскрыл перед Черником карту и показал, где, по его
мнению, нужно начинать раскопки. Черник отсчитал нужную
сумму за наем зелекопов и приказал Богомолу как можно скорее
начать работу, соблюдая при этом максимальную осторожность.

К концу дня со дна подняли ещё несколько украшений и монет.
Когда плот причалил к берегу возле мельницы, все отправились
в корчму отмечать успех, оставив на борту Микиту Богомола,
который сладко спал, завернувшись в кожушок.

на случай непредвиденных обстоятельств, а на мельнице постоянно
стояли их лошади, рядом с которыми висели мешки со всем
самым необходимым в дорогу. По мере накопления француз со
слугой заезжал в лес и прятал золото в тайник. К концу лета под
кустом шиповника накопилось целое состояние. Обладая обострённым
чувством опасности, Мелье твёрдо решил не испытывать
судьбу, а с наступлением зимы распрощаться с Черником и унести
ноги из этого места.

Неутомимый Богомол раскапывал уже третий холм. Два первых
оказались природными пустышками. С приближением осени
он начал терять надежду. Перелистав до этого множество трудов,
он умом понимал, что здесь нет и не может быть скифских
захоронений, все они должны находиться далеко на юге, но откуда
же здесь скифское золото? Он сам ходил в Михайловскую церковь
и убедился, что золотой кубок, стоящий в ней, принадлежит
скифскому периоду. И тут он всё понял. В перечне Бердича, кроме
скифского золота, перечислялись древнеславянские поделки и
греческое монеты, а значит, золото было сборным!

Чуть не взвыв от этой мысли, Богомол хотел приказать землекопам
прекратить работу, как вдруг обе его руки оказались
крепко стиснутыми и закрученными назад.

щему выломать дверь в чулан. Когда под напором двух здоровенных
мужиков дверь, наконец, рухнула, все застыли в изумлении.
На полу, полках и стенах лежали и висели золотые украшения и
утварь, драгоценные камни и печати, а монеты аккуратными стопочками
были сложены друг на дружку согласно их происхождения
и ценности. Тышкевич приказал схватить и привезти в крепость
Богомола, а управляющему глаз не спускать с «черпалки».

Драгоценности уже были перенесены в помещение казны
Тышкевича, когда привели Богомола.

- Ну что, «землекоп», сам всё расскажешь или пойдём в подвал
на пытку? - с угрозой в голосе спросил Тышкевич.
Микита понял, что отпираться не имеет смысла, и рассказал
всё, за исключением своего предположения о бесполезности поиска
скифских захоронений в районе Бердичева.

Он даже предложил свою помощь Тышкевичу и отдал ему
составленную карту. Этим Богомол хотел выиграть время, чтобы
попытаться скрыться, прихватив свою долю, которую прятал
под печью у Боршака. Как ни странно, Микита убедил хозяина
замка, и тот приказал управляющему выделить ещё четырёх землекопов
для раскопок, добавив, чтобы те не спускали глаз с Богомола.
Видимо, на решение Тышкевича подействовало наличие реальных
драгоценностей, обнаруженных в чулане. Он поверил и
сам заразился поиском сокровищ.

- Не уверен в этом месье, на своей земле этот человек и бог, и
закон, и палач. Поверьте мне и приготовьтесь к бою, их не так уж
много. Если мы попадём в руки Тышкевича, то живыми не уйдём.
Я наслышан в шинке о его «милосердии», - заметил Мелье и, повернувшись,
что-то сказал Корту по-французски.
- Я не буду оказывать сопротивление и вам не советую, - от¬
резал Григорий.
- Как вам будет угодно, а я не свинья под закол, - процедил
француз и ещё сильнее сжал рукоять шпаги.
Лодка причалила, и первым на плот сошел Тышкевич, а за
ним пятеро слуг, оставив одного на вёслах.

- Пан арендатор золотишко моет без моего согласия. Я попрошу
всем отдать оружие без сопротивления, - сказал Тышкевич
уверенный, что перевес сил на его стороне.
Мелье и Корт выступили вперёд и, изобразив, что отдают
шпаги слугам, вдруг с силой толкнули их в воду и запрыгнули в
лодку. Француз приставил клинок оставшемуся в лодке вояке и
приказал грести, а Корт, выхватив шпагу, не допустил на борт
кинувшихся слуг. Один из слуг бросился на Редича, закрывающего
собой Черника, и снёс бы ему саблей голову, если бы старый
вояка вовремя не пригнулся. Ответ Редича был молниеносным, и
нападавший, обливаясь кровью, повалился ему под ноги. Оказавшись
прямо перед Редичем, направившим на него окровавленную
саблю, Тышкевич вскочил в домик и, выхватив свою саблю,
наставил остриё на узкий дверной проём. Но Редич не посчитал
его за противника и бросился на остальных слуг, моментально
уложив одного и прижимая к краю плота другого. Упавшие в
воду уже забирались на плот, когда прогремел выстрел. Это Тышкевич,
сообразив, что за поясом у него пистоль, выстрелил в спину
Редича. Тот пошатнулся и рухнул в воду, увлекая за собой слу¬
гу, которого захватил мёртвой хваткой.

Черник безучастно стоял на другой стороне плота. Орудия у
него не было, да и если бы было, драться он просто не умел. Ему
было бесконечно жаль доброго и верного слугу, верой и правдой
прослужившего ему более десяти лет.

- Болваны, где я вас только нашел, вам нужно навоз за волами
убирать! - заорал пришедший в себя после короткого боя
Тышкевич, глядя на жалких и мокрых слуг, а затем, повернувшись
к мельнице, где уже топтался управляющий с несколькими
людьми, прокричал:
- Базевич! Хватай француза, смотри, чтобы не ушел!
Лодка с Мелье и Кортом уже подплывала к берегу. Хотя ожидавших
было в три раза больше, французы совсем не собирались
сдаваться. Будучи прекрасными фехтовальщиками и людьми
решительными, они, выскочив из лодки, тут же закололи двоих, а
остальные разбежались. Мелье вывел лошадей и уложил мешки,
пока Корт отпугивал снова подступающую дворню, ранив одного
из самых активных, а затем оба вскочили в сёдла и вскоре скрылись
из виду, оставив за собой оседающее облачко пыли.

- Вы не имеете права, и ответите за всё, пан Тышкевич, - наконец
произнёс Черник.
Взбешенный побегом француза Тышкевич, который наблюдал
всё, что произошло на берегу, подошел к арендатору и прошипел:


- Вы слишком самоуверены, молодой человек, пора вам охладить
ваш пыл.
С этими словами он столкнул Черника с плота и тот скрылся
под водой. Подойдя к слугам, Фёдор распорядился:

- Как вылезет, связать, он мне ещё нужен, и давайте к берегу,
я уже устал от сегодняшних впечатлений.
Однако Тышкевич не знал одного: Черник просто не умел плавать,
поэтому, упав в воду, сразу захлебнулся и пошел на дно. Пока
на плоту сообразили, с какой стороны выплывет арендатор, а
потом начали нырять, течение уже отнесло его тело в сторону от
плота и поиски ни к чему не привели.

Пока поднимали якорь и гребли к пристани, Фёдор решил
подвести итоги. «Даже небольшой части драгоценностей, найденых
у Черника, хватит, чтобы подкупить весь трибунал, если заварится
каша. А так, это просто несчастный случай - утонул и
всё тут. За французом управляющий отправил погоню, ну да если

не догонят, большой беды не будет, он всё равно будет держать
язык за зубами, опасаясь мести. А «землекоп» пусть работает, с
ним можно разобраться позднее», - подумал он и успокоился.

ние Мелье как его ближайшему другу, поскольку других родственников
у неё не было. Как и предположил Тышкевич, француз прочно
держал язык за зубами и, приняв наследство, ещё раз поблагодарил
судьбу за случайную встречу с Черником, хотя она чуть не
стоила ему жизни.

не просто для красоты, а и со скрытым смыслом, поэтому прежде,
чем заказать, поговорил со скульптором. Лацетти показал эскизы
и спросил:

- Где ясновельможный пан хочет установить статую?
- Внутри крепости у парадного входа моего замка в Бердичеве,
- ответил он.
- Тогда лучше статуи Афины я ничего не могу порекомендовать,
- сказал скульптор и показал эскиз.
На рисунке была изображена женщина в боевом шлеме на
голове, протягивающая правую руку нуждающимся в помощи.

- Я не силён в греческой мифологии, пан Лацетти, и хотел бы
поподробнее узнать об Афине.
Итальянец прекрасно знал мифологию и любил поговорить
на эту тему. Заказ статуи сулил большие деньги, и, как видно, этот
магнат мог выложить их за работу. Фабио постарался заинтересовать
Тышкевича и как можно красочнее описал богиню:

- Самым главным богом у греков, как, наверное, знает пан Тышкевич,
был Зевс-громовержец. Он знал, что у богини разума, Метис,
будет двое детей: дочь Афина и сын необычного ума и силы. Богини
судьбы открыли Зевсу тайну, что будущий сын свергнет его с престола
и отнимет власть над миром. Зевс испугался и, усыпив богиню
Метис ласковыми речами, проглотил её, прежде чем у неё родилась
дочь, богиня Афина. Через некоторое время он почувствовал страшную
головную боль. Тогда Зевс призвал своего сына Гефеста и приказал
разрубить себе голову, чтобы избавиться от боли. Гефест расколол
топором его череп, и вышла на свет из головы Зевса могучая
воительница Афина-Паллада. В полном вооружении, в блестящем
шлеме, с копьём и щитом предстала она перед богами-олимпийцами.
Грозно потрясла она своим сверкающим копьём, и воинственный
клич её раскатился далеко по небу. Прекрасная и величественная
стояла она перед богами, голубые глаза её горели мудростью и
вся она сияла дивной небесной красотой. Афина покровительствовала
героям Греции, давала им мудрые советы и помогала во время
опасности. Она хранит города, крепости и их стены, даёт мудрость и
знание, учит людей искусствам и ремеслам.

Когда итальянец закончил, удовлетворённый Тышкевич сказал:
- Вы правы, пан Лацетти, я выбираю Афину. Пусть эта богиня
хранит мой замок и крепость.
Договорившись о цене, скульптор получил задаток, и они распрощались.

Выполнив основное, Фёдор написал письмо Янушу, в котором
жаловался на очень плохое здоровье и просил срочно приехать.
Кроме того, расписал всё, что случилось в имении Краковского
и сообщил, что всё находящееся в сокровищнице надёжно
спрятал, и где тайник, сообщит ему по приезду. Указывать точное
место, где находятся драгоценности, Фёдор не стал, остерегаясь
того, что письмо может попасть в чужие руки.

Перед тем, как статуя Афины была закончена, Тышкевич заказал
Лацетти выбить на её ладони выемку под медальон с Лэливой,
ушко которого указывало на место под стеной, где он зарыл
сундуки. Скульптор подивился этой просьбе и, решив, что заказчик
хочет выполнять какие-то магические ритуалы, так распространённые
среди знати в то время, выполнил заказ. С внутренней
стороны крепости, по всему периметру, в стене были выполнены
выемки в виде креста, куда вставлялись факелы. Одна из
таких выемок была прямо над тайником. При установке статуи
Фёдор, не вызывая подозрений, попросил повернуть её в нужном
направлении и закрепить.

Время шло. Сын, занятый подготовкой похода гетмана Жолкевского
против турков, с которыми вновь началась война, постоянно
откладывал свой приезд. С каждым днём Фёдор чувствовал
себя всё хуже и хуже. Лекарь успокаивал его, но, наблюдая
быстрое развитие болезни и ухудшение состояния пациента, уже
сам безнадёжно смотрел ему в глаза.

В один из дней, когда Тышкевичу стало полегче, он взял своё
завещание и дописал: «Рука Афины подскажет, а Лэлива укажет».
Душеприказчик, прочитав написанное, принял его за какой-то
девиз, завещанный сыну плохо соображающим отцом, а лекарь
к утру следующего дня констатировал смерть больного.

кал его разными историями и новостями. Этого отцовского слугу
он знал давно и поэтому чувствовал себя в разговоре с ним
просто и раскованно.

- А что, Лекса, рыба в Пяте ещё ловится? - спросил он возницу.
- Что ж, ещё есть, да только не в Пяте, а в Гнилопяти по новому,
- ответил Лекса.
- А почему в Гнилопяти? - переспросил Януш.
- Так год назад землемеры приезжали, карты рисовали. Кого
не спросят, все речку Гнилопятыо называют. Спорили они, спорили,
а потом напились в шинке, да так её и записали. Сказали,
чтоб народ не путался и других не путал, - уточнил возница.
- Это понятно, но почему все её раньше так стали называть? осведомился
Тышкевич.

- Давно не был ясновельможный в родных краях, поэтому и
не знает про несчастных панов Вороничей. Лет двадцать назад
заселил пан Ян Воронич Голодьки*, что на Малой Пяте стоят.
Поселенцев привёл, дом себе поставил и стал хозяйничать вовсю.
Любил ставки, затоки всякие делать, греблю нагородил, мельницупоставил,
всё пытался речку для своих выгод по другому руслу
загустить, да ничего не получалось. Как-то купался он в своей
купальне на речке возле дома и порезал пятку. Через время начала
она гнить, а за ней и другая. Приехал лекарь, да уже ничего не
смог сделать - отдал пан Воронич душу Богу. Два сына у него
было. Предупредил их лекарь, чтобы убрали они скотный двор от
купальни, из которого все нечистоты в воду попадали, да те всё
мимо ушей пропустили. Летом снова там купались, пока их пятки
-нить не начали. Как братья померли, местные так перепугались,
что поначалу даже воду из реки брать боялись. Так и прозвали
Малую Пяту Гнилопяткой, а потом уже молва и Большую
Пяту Гнилопятью нарекла. Теперь все так их и называют, - пояснил
Лекса.

Впереди замаячили всадники, а, когда подъехали ближе, Януш
узнал отцовских слуг. Они-то и сообщили ему о кончине отца.
Остаток дороги Тышкевич провёл в полном молчании, забившись
в угол кареты и зашторив окна.

После полудня Януш уже сидел за столом и перечитывал завещание.
В это время управляющий Базевич сбивчиво рассказывал
о тревожных событиях прошедшей ночи. Оказывается, как
только в замке узнали о смерти хозяина, Фесько Згурский, который
работал старшим на «черпалке», подпоил свою команду и
подбил залезть в замок за поживой. Базевич успел закрыть двери
и вызвать стражу. От злости Фесько с друзьями поломал статую
на входе, сбил замок на подвале, где хранилось оружие и, пригрозив
страже взорвать порох, вынес, сколько смог, на плот и отчалил.
Тогда управляющий поднял пушкарей, и те по факелу на плоту,
который пьяные смутьяны даже не удосужились погасить, двумя
залпами разнесли «черпалку» в щепки.

Как и ожидал Януш, проанализировав письмо отца, основную
часть драгоценностей тот спрятал. Но куда!? Фраза в завещании
давала ключ к разгадке, но теперь нужно было найти замок.
Управляющий даже предположить не мог, где может находиться
тайник, и Януш верил этому, зная, что такие вещи отец не
доверит никому. Базевич даже не знал о двойных стенах в замке,
внутри которых можно было перемещаться от комнаты к комнате
и знать, что в них происходит. Пока управляющий считал,
сколько оружия вынесли ночные гости, Януш обошел тайные
ходы. Судя по слоям пыли, в них уже несколько лет не заходили, а
это значит, что тайник находится не здесь.

После похорон, которые прошли тихо, без излишней помпезности,
в присутствии местной шляхты, которая, ахая, сравнивала
нападение Феська со случившимся в имении пана Краковского,
вконец уставший Тышкевич вышел на парадное крыльцо и взглянул
на статую. Вместо правой руки из локтя Афины торчал металлический
прут, а отбитая голова валялась на земле. Став напротив
входа, он вспомнил последнюю строчку в завещаши:
«Рука Афины подскажет, а Лэлива укажет». Статуя своим голым
обрубком указывала на вход в подвал напротив, а лепной герб
над входом ничего конкретного не давал, поскольку шесть лучей
лилии смотрели в разные стороны в вертикальной плоскости.

«Скорее всего тайник находится в этом подвале, куда направлена
рука статуи, а нижний луч лилии указывает на то, что он под
землёй», - заключил Януш и приказал подошедшему управляющему
поднять и перекопать пол в подвале. Недоумевающий Базевич
организовал раскопки, которые продолжались два дня, но
никаких результатов не дали. Тогда Тышкевич по подсказке управляющего
послал человека в Житомир за Лацетти якобы для
ремонта повреждённой статуи. Он надеялся, что скульптор сможет
хоть что-нибудь подсказать в этой головоломке, однако и
тут его ждала неудача.

Возвратившийся из Житомира гонец рассказал, что по приезду
из Бердичева итальянец, получивший хорошие деньги за статую,
решил бросить надоевшую шинкарку и уйти к другой. Ревнивая
вдова решила проучить неверного любовника и наняла двух
пьянчуг, чтобы те отходили его как следует. Подвыпившие верзилы
перестарались и забили беднягу насмерть. Городской патруль
захватил одного, а тот уже выдал подельника и шинкарку, которая
обещала им деньги. Теперь все трое в замковой тюрьме, а итальянца
с почестями похоронила пасия, к которой он перебежал. Да и
как не почитать усопшего, если его деньги остались у неё!

Последняя ниточка к Афине оборвалась. Януш снова вышел
во двор. Рачительный Базевич приказал собрать все до единого
осколки статуи и сложил на хранение до приезда мастера, который
мог бы прилепить их на место. Тышкевич долго прогуливался
внутри двора, размышляя над тем, где может находиться тайник.
Время уходило, масса неотложных дел требовала его присутствия
в Киеве, но и прекращать поиски он не собирался. Наконец
приняв решение, он вызвал управляющего, и вместе они
обговорили план поиска тайника. Он оказался настолько объёмным,
что по продолжительности мог занять с десяток лет. К тому
же, в связи с расправой над лесорубами (о которой он Янушу не
сказал ни слова), Базевич предположил, что тайник может находиться
в лесу, поэтому к плану ещё были добавлены десять гектаров
леса. Пообещав управляющему приличную сумму за удачный
поиск драгоценностей, Тышкевич выехал в Киев.

дующая по бокам сторожевая охрана до боли в глазах высматривала
врага на флангах. На двенадцатый день пути разведка наткнулась
на неширокий след. Около тридцати всадников ещё недавно
проскакало в сторону Крыма. Преодолев еще несколько
вёрст, они увидели мирно пасущийся скот и большой татарский
улус*, от которого ветер доносил запахи варёного мяса, парного
молока и звонкие детские голоса. Разведчики стремглав поскакали
назад, на каждом шагу рискуя сломать коням ноги в сурковых
норах, которыми густо была изрыта степь.

Узнав о татарах, киевский воевода повеселел, ему не терпелось
завоевать такую же славу победителя татар, как у князя Константина
Острожского или управителя черкасского - старосты
Сенька Полозовича, о победах которых ходили легенды. Разделив
войско, он обложил улус со всех сторон и дал сигнал к атаке.
Вихрем ворвавшаяся конница рубила среди шатров и повозок
всё живое. Никто не оказывал сопротивления, поскольку в улусе
в основном были дети, женщины и старики. Поляки, одуревшие
от крови, спешивались с лошадей и добивали забившихся в шатра
детей и женщин ножами. Князь Огинский, въехавший в кош
вместе с Тышкевичем, глядя на трупы женщин и детей, укоризненно
качал головой. В это время из шатра с ошалевшими глазами,
в перепачканных кровью латах вышел ротмистр Претвич. В
руках он держал кинжал, с которого ещё капала кровь заколотого
им младенца. Князь наклонился и ехидно спросил:

- Что, ротмистр, напился татарской крови?
Тот неопределённо мотнул головой и, шатаясь, как пьяный,
побрёл искать свою лошадь. Кровь, смешавшись с пылью, превратилась
в жирные грязно-красные лужи, на которых поскальзывались
разгорячённые лошади. В дальнем конце улуса не прекращался
страшный детский крик, от которого холод пробегал
по спине. Офицер из свиты князя, не выдержав этого крика, пришпорил
туда своего коня. Подъехав ближе, он увидел, как два солдата
лёгкой конницы тупым концом копья насилуют десятилетнюю
девочку. Один, раскрыв рот, из которого капала слюна, упёршись
коленом в тощий животик жертвы, держал раздвинутыми

её худенькие коленки. Другой же со звериным выражением на лице
остервенело тыкал ей копьём между ног. От нечеловеческой боли
и ужаса изо рта девочки, вместе с криком, вылетали сгустки крови.
Офицер тут же избавил маленькую татарку от страданий,
выстрелив ей в голову. Солдаты злобно глянули на стрелявшего и
отошли в сторону.

Князь, насмотревшись на это «геройство», язвительно заметил
Тышкевичу:

- Надеюсь, пан воевода, наши вояки покажут такую же храбрость
и кровожадность в настоящем бою с татарской конницей.
- Не ёрничайте, князь, вы просто не видели, что делают татары
при набегах на наши земли. Это ваш первый поход, и уверяю
вас, князь, вы скоро ко всему привыкнете. Мои солдаты видели
всё, и уверяю вас, в их голове нет ни капли жалости и сожаления,
как у вашего юного слюнтяя, - сказал Тышкевич, кивнув головой
на молоденького офицера, застрелившего девочку.
Подъехал полковник Навицкий, командовавший лёгкой конницей
войска. Лицо его было озабоченным. Заметивший это воевода
спросил:

- Вас что-то беспокоит, полковник?
- Вам не кажется странным, ясновельможный, что в этом
улусе почти не было взрослых мужчин? Поверьте моему опыту,
мужчины так просто не отлучились бы из кочевья, оставив свои
семьи без присмотра. Это значит, что где-то рядом очень большое
татарское войско, если они повели себя так беспечно, - предположил
полковник.
- Будем надеяться, что это так. Пора встретиться лицом к
лицу с этими варварами, а не гонять сусликов по степи, - заключил
воевода.
На степь уже опускалась ночь, поэтому, выставив сильную
охрану, Тышкевич разбил лагерь вокруг кургана, с которого было
видно на несколько вёрст вокруг. Он понимал, что в степи победителем
выходит тот, кто первым обнаружит врага.

Едва тонкий рассвет начал вытеснять темень ночи, которая
понемногу блекла и забирала за собой гаснущие звёзды, как не-

дремлющий на кургане наблюдатель забил тревогу. Весть о враге
мигом подняла всех на ноги. Стреноженные кони беспокойно
ржали. Поднявшийся на курган Тышкевич вслушивался во всё
усиливавшийся гул, который шел со всех сторон и был похож на
приближающийся ливень. Не понимая, что происходит, он даже
не успел отдать приказ о круговой обороне, как гул перерос в
топот десятков тысяч копыт. Души самых стойких затрепетали
от незримо приближающейся опасности, а многих просто охватил
животный страх.

Из рассветного марева, в густых клубах пыли появились тысячи
татар. Их островерхие белые шапки были похожи на лица
мертвецов, вдруг вставших из преисподней. От грохота копыт в
двух шагах ничего не стало слышно. Команды командиров не доходили
до подчинённых, и войско охватила паника.

За двадцать шагов до зажатого в кольцо войска Тышкевича
татары, как отлаженный механизм, развернулись боком и, закрутившись
в смертельном вихре по кругу, стали осыпать оборонявшихся
стрелами. Убитые и раненые поляки сотнями падали на
землю, даже не успев оказать сопротивления. В этой неразберихе
Навицкому всё же удалось отдать приказ командирам конных
отрядов идти в атаку и прорвать кольцо. Ещё через мгновение он
упал замертво, сраженный несколькими стрелами. Растерянный
воевода, вместе с князем, метался на вершине кургана, прикрываемый
снизу личной охраной, обозом и остатками войска, которым
не удалось прорваться сквозь татар. Эти остатки таяли,
как снег, под визжащими стрелами нападающих, пока Тышкевич
не поднял на копье свой белоснежный платок с вышитым на уголке
фамильным гербом - шестиконечной звездой над повергнутым
полумесяцем.

Увидев этот знак капитуляции, татары прекратили осыпать
лагерь стрелами, и тут же засвистели арканы, пеленая пленных
поляков. Прорвавшиеся отряды пытались нанести удар в тыл татарам
и выручить воеводу, но перед десятикратно превосходящим
противником вначале попятились, а затем обратились в бегство.
Разгром был полный.

****

Уман-мурза, командовавший сорокатысячным татарским
войском, которое готовилось сделать набег на правобережную
Украину, сиял от столь ослепительной победы. Были захвачены
почти полторы тысячи пленных вместе с воеводой, весь обоз с
провиантом и порохом, много оружия и более сорока полевых
пушек. Только для сопровождения захваченных ценностей и пленников
к Перекопу он выделил отряд в триста сабель. Полураздетые
поляки, связанные крепкими ремнями в группы по десять
человек, уныло брели под палящим степным солнцем, осыпая
бранью Тышкевича, которого обвиняли в позорном поражении.
Теперь они стали как стадо скота, живым товаром, который гнали
на обмен или продажу. На лицах пленников лежала печать скорби
и безысходности от понимания того, что жизнь их закончится
в вечном рабстве и каторжном труде на турецких галерах.

Тышкевич и Огинский, как знатные пленники, за которых
татары рассчитывали получить хороший выкуп, не были связаны
и ехали на возу в сопровождении четырёх всадников. Каждый
вёл за собой пару лошадей, которых регулярно менял в течение
перехода, давая им возможность отдохнуть от всадника. Татары
были прекрасными наездниками, хотя, глядя на то, как невыгодно
они сидят в седле, согнув ноги в коротких стременах, этого
нельзя было сказать. Их бахматы -особая порода лошадей, некрасивая
и нескладная, с густой гривой, спадающей до земли, и
таким же длинным хвостом, были необычайно неутомимы. Они могли в хорошем темпе проходить до тридцати миль и были послушны хозяину, как собаки.

Молодой князь, никогда не видевший вблизи татарских воинов, с интересом их рассматривал, не беспокоя разговорами воеводу, который, угрюмо уставившись в небо, полулежал на тюках с одеждой пленников. Татары были низкорослыми и широкоплечими. На их круглом и плоском, как тарелка, лице, над приплюснутым носом горели чёрные, как угольки, раскосые глаза, а смуглая кожа оттеняла белые, как слоновая кость, зубы. На больших голо-

вах с короткой шеей нелепо высились островерхие белые шапки
мехом вовнутрь. Волосы на бровях и щеках отсутствовали, а бороды
на подбородках были тщательно ухожены. За исключением
разномастных сабель, скорее всего добытых в бою, вооружены и
одеты они были, как близнецы - в короткие рубашки из шерстяной
ткани, полосатые шаровары и мягкие сапоги. Основным оружием
был лук и стрелы, а у пояса висели: нож, кремень с кресалом,
шило и 5-6 саженей ремня для связывания пленных.

Созерцания Огинского прервал голос Тышкевича, продолжившего
свои мысли вслух:

- Прав был Навицкий: кош татарский рядом был, а я, дурак,
перед походом много узнал о татарском войске, но ничего правильного
не сделал. Пушки вокруг лагеря не расставил и не зарядил,
оборону лагеря организовал плохо и дозоры во все стороны
не разослал. Отсюда выходит, князь, что вояка я никудышний.
Такая самокритичность всегда самоуверенного воеводы удивила
князя, и он, решив его успокоить, сказал:

- Сейчас надо думать о том, чтобы нас побыстрее выкупили,
а то, что было, уже не вернёшь.
- А кто выкупит других пленников? - спросил Тышкевич.
- Не узнаю вас, вы становитесь сентиментальным, пан воевода.
Это - война, в которой тысячей больше, тысячей меньше, а
таких, как мы с вами, единицы. Татар было в десять раз больше, а
это козырь в ваших руках от недоброжелателей.
Последняя фраза князя понравилась и успокоила самолюбивого
воеводу. Самокритичность куда-то улетучилась, и теперь
он стал внушать себе, что победа над превосходящими силами
противника была невозможна, хотя сражались они геройски.
Помусолив этот вывод в голове, Тышкевич повеселел, пессимистическое
настроение как ветром сдуло, и он мечтательно сказал:

- Даст бог, освободимся, закачу пир в Бердичевском имении,
приглашу вас, князь, побаловаться рейнским и вольностями сельской
жизни..
- Я бы и сейчас не отказался, - ответил Огинский, отхлебнув
из фляжки глоток тёплой и противной воды.

День начал клониться к закату, и татары решили расположиться
на ночлег. К охране, сопровождавшей воеводу, подошел
невзрачный татарин и, перебросившись несколькими словами,
направился к возу, на котором устраивались на ночлег Тышкевич
и Огинский.

Подойдя ближе, татарин, на чистом польском языке обратившись
к воеводе, негромко сказал:

- Пану воеводе нельзя идти в Перекоп. Почти вся ваша охрана
из того улуса, которое вырезали ваши вояки. Сегодня я слышал
это своими ушами. Обет кровной мести не позволит им выпустить
вас из рук живыми. Вы живы, пока они отвечают за вас,
потому что сабля мурзы висит над их головами, но как только
передадут другим на Перекопе, сделают всё, чтобы с вами расправиться.
Я постараюсь освободить вас.
- Кто вы, откуда и почему я вам должен верить? - спросил
Тышкевич.
-Я - черкасский наместник, ясновельможный, или вы меня
не узнали? - удивился татарин.
Воевода, присмотревшись, вспомнил недолгую встречу с этим
человеком в Киеве и, с изумлением хлопнув себя ладонью по лбу,
воскликнул:

- Езус Мария! Неужели это вы, пан Дашкович?!
- Как видите, я, собственной персоной, а недалеко мой отряд,
который ждёт вестей из этого лагеря, - ответил наместник.
Тышкевич был наслышан о похождениях этого отважного
человека. В борьбе со степью Остафий Дашкович перенял татарские
обычаи и язык. Как и его дед, хитрый, смелый и везучий вояка,
он стал настоящим ужасом для татар. Его лицо, одежда и повадки
- всё было чисто татарским. Часто неопознанным пробирался
в татарский лагерь, выведывал их замыслы, а потом наголову
разбивал их отряды. Татарских посланцев, присланных к
нему, всегда мог уличить во лжи. Если такое случалось, то для
устрашения орды садил их на кол в тех местах, где проходили татары.
Многие не верили этому, но теперь воевода сам убедился в
правдивости таких рассказов.

Осторожно оглянувшись на охрану, которая увлеклась игрой
в кости, Дашкович продолжил:

-Уман-мурза идёт по Чёрному шляху на север, но там гетман
Дорошенко уже приготовил ему «торжественную» встречу.
Мы с отрядами Федоровича и Черняты должны ударить татарам
в спину. Они уже ушли вслед за мурзой. Это удача, что вовремя
заметили вас. Со мной сейчас двести сабель, но казаки отчаянные.
Ваши погонщики расслабились и чувствуют себя в безопасности,
так что под утро ждите нападения. Советую лечь под возом,
чтобы мои случайно не подстрелили.
Сказав это, «татарин» направился к играющим. Там побросал
кости, проиграл несколько монет и, махнув рукой, под общий
смех заковылял в другой конец лагеря.

****

Нет ничего тягостнее и невыносимее, чем ожидать целую ночь
заветного сердцу утра. Внутри всё клокотало, глаза не закрывались,
а самые невероятные мысли в голове наползали одна на другую.
Хорошие предчувствия вдруг сменялись самыми плохими,
не давая пленникам уснуть. Тышкевич и Огинский лежали вначале
молча, каждый думая о своём. Первым не выдержал и заговорил
князь: стараясь не касаться основной темы, которая беспокоила
обоих, а для того, чтобы разрядить напряжение, витающее
в воздухе, он вдруг зафилософствовал:

-Красивая в степи ночь, звёзды кажутся и ярче, и ближе. Я
часто думаю, почему нам так страшно ночью? Древние греки считали,
что Ночь справедлива и часто отвечает возмездием за нанесённые
людьми друг другу обиды. По их легендам Ночь родила
бога смерти Танатоса и бога сна Гипноса. Есть у неё и дочери.
Одна из них - Стикс, что значит «ненавистная», породила Зависть, Ревность, Силу и Власть. Может, поэтому мы так боимся, что мрак Ночи скрывает от нас её страшных родственников, которые в полном безмолвии подкрадываются к нам, чтобы внезапно нанести свой коварный удар в спину? Вы не замечали, ясно-

вельможный, что именно в темноте мы ожидаем нападения сзади
и от этого озноб и холод идёт вдоль позвоночника?

- Давайте попробуем заснуть, князь, неизвестно, сколько сил
нам понадобится завтра и что вообще будет завтра, - заметил
воевода.
Ещё больше часа они ворочались, пытаясь уснуть, пока незаметно
подкравшийся сон не спутал мысли и не унёс их души туда,
куда наяву ни одному смертному дороги нет.

Кажется Тышкевичу, что и не спит он вовсе, а стоит в кандалах,
с двумя монахами перед фамильной иконой Божьей Матери
в старой отцовской капличке Бердичевского замка. Ни слова не
может сказать воевода, не слушается его язык, только одухотворённые
лица монахов, освещенные сиянием, исходящим от иконы,
беззвучно шевелят губами. Слов их не слышно, но он знает,
что просят монахи Богородицу освободить его из неволи. Слабеют
кандалы на руках пленника и вдруг со стуком падают на
землю...

От громкого звука Тышкевич проснулся. Это князь, резко
вскочив во сне, ударился головой о дно воза, под которым они
спали. Ещё не совсем соображая, где он находится, Огинский откинулся
назад, держась рукой за голову. В темноте было слышно,
как тяжело и со всхлипами он дышал. Воевода, приподнявшись
на локте, тихо спросил:

- Вы себя плохо чувствуете, князь?
- Сейчас уже лучше, но минуту назад во сне я задыхался в
заколоченном гробу, крышку которого я так и не смог открыть.
Это было так страшно, что даже сейчас меня не покидает чувство,
что смерть моя затаилась рядом и уже подзывает к себе тихим
свистом, - произнёс князь.
В этот момент резкий свист разрезал темноту, и по этому сигналу
на лагерь, точно зная, где находятся татары, со всех сторон
набросились казаки. Кругом раздавались выстрелы, лязгали сабли
и свистели стрелы. Тышкевич, обхватив голову руками, не шелохнувшись,
лежал на земле, прижавшись к ней каждой клеткой своего
тела. Князь, не дождавшись окончания боя, вдруг выскочил

из-под воза и бросился в ту сторону, где раздавалась сочная казацкая
брань. Единственная татарская стрела, возможно, даже пущенная
наугад в темноту, прочертила свою смертельную троекторию
и, пробив несчастному сердце, отправила его к Всевышнему.

Бой закончился. Воевода, вылезший из-под воза и отряхнувшись
от пыли, вновь обрёл былую самоуверенность и спесь. По
его команде пленники экипировались с возов, одеваясь и вооружаясь
отобранным у них же имуществом. Под руководством
младших офицеров уже выстраивались и комплектовались подразделения.
Подъехал Дашкович с перевязанной ниже локтя рукой.
Он уже собрал свой отряд для выступления.

Тышкевич уже более сдержанно, как подобает высшему по
рангу чину, поблагодарил его за освобождение из плена. Черкасский
староста, не раз освобождавший татарских пленников, слышал
куда более тёплые и сердечные слова благодарности, но не
стал заострять внимание на казённых и холодных словах воеводы.
Только чёрные глаза его блеснули презрительно и оскорблённо.
Воевода понял, что своим высокомерием унизил неожиданного
спасителя и, стараясь исправить ошибку, глядя на раненую
руку, мягким голосом заботливо посоветовал:

- Вам бы, Остафий, не в поход сейчас, а отдохнуть и залечить
татарскую рану.
- Ерунда, царапина, да и не татарская. Это мои казачки меня
в темноте за татарина приняли, хорошо насмерть не подстрелили,
- ответил Дашкович.
Офицеры уже выстраивали походную колонну, размещая
груженые повозки согласно их предназначению и давая указания
возницам. Мимо казаки провезли к своему отряду несколько пушек,
принадлежащих войску Тышкевича, и две фуры с порохом и
ядрами. Воевода вопросительно посмотрел на Дашковича. Тот
уже более твёрдым голосом сказал:

- Я надеюсь, ясновельможный не будет против, если я по праву
победителя в сегодняшнем бою захвачу с собой пять ваших пушек?
Больше мне всё равно ни к чему, а этих в самый раз: ни ход не
сковывают и в обороне пригодятся.

Тышкевич, будучи неважным военначальником, был, однако,
хорошим хозяином и политиком. Он умел считать деньги и
знал, сколько стоит хорошая полевая пушка, которую отливали
львовские мастера. Но и знал он уже наверняка, что не будет вступать
в бой с остатками своего войска против Уман-мурзы на стороне
Дорошенко. Пусть казаки сами решают эту головоломку, а
если что, так он помог им в этом сражении артиллерией. Сколько
там было пушек, уже никто не вспомнит, а лицо будет сохранено.
Поэтому он тут же ответил:

- Конечно же, забирай, они тебе сейчас очень пригодятся.
- Знал, пан воевода, что не откажешь. Ну а теперь до встречи.
Нам нужно торопиться, а вы идите по нашему следу. Как только
первые казачьи разъезды встретите, так они вас к нам приведут.
Вместе зададим Уману жару. Будут знать татары, как на нас походом
ходить.
С этими словами Дашкович развернул своего бахмата и, сидя
на нём, как заправский татарин, запылил в авангард своего отряда.
Тышкевич подал команду своему отряду на выдвижение. Когда через
несколько дней они встретили первый разъезд, который указал,
где находится войско Уман-мурзы, воевода сделал крюк и, благополучно
обойдя татар, без лишней помпезности вошел в Киев.

ловскую церковь. Маленькая, аккуратно срубленная из дерева,
построенная ещё его прадедом Василием Тышкевичем в пятидесятых
годах прошлого столетия, она стояла, как лубочная картинка,
неподвластная времени. В этой церкви молились, венчались и крестили
детей предки воеводы. Он же хотя и был католиком, но всётаки
выделял небольшую сумму на нужды церкви через своего управляющего.
Так поступал его отец, принявший униатство, так
продолжал делать и он, больше из уважения к памяти предков.

Въехав в крепостные ворота, карета остановилась. Дверцу
открыл маленький и подвижный управляющий Базевич, который
восторженно охал и ахал от внезапного приезда хозяина.
Ступив на крыльцо перед входом, воевода обратил внимание, что
статуя Афины стояла целой и невредимой. Войдя в замок и оставшись
наедине с управляющим, Тышкевич спросил:

- Кто это так добротно сработал Афину?
- Проезжал тут один мастер через Бердичев, я к нему: так,
мол, и так - нужно исправить. Сначала заартачился, а потом,
когда деньги хорошие предложил, остался, да сделал так, что любо
дорого посмотреть, будто и не ломалась вовсе, - ответил Базевич.
- Хорошо, неси план, посмотрим, что без меня наработал, приказал
воевода.

Почти шесть лет поисков не принесли результатов. Управляющий
проделал титанический труд. Предполагая, что покойный
Тышкевич мог спрятать драгоценности в тайном подземном ходу
под Гнилопятью в сторону Жидовцев, он расширил и укрепил его
до такого состояния, что через него можно было проводить лошадь.
Были перелопачены и проверены все десять гектаров леса,
частично перебрана кладка стен, прощупан и перекопан в подозрительных
местах двор за крепостной стеной. Оставалось поднимать
пол в самом замке. Ни воевода, ни управляющий не знали
того, что полутораметровым щупом уже протыкали землю над
тайником, но ему не хватило всего несколько сантиметров, чтобы
нащупать крышку верхнего сундука.

- Придётся искать дальше, - сказал Тышкевич, отодвигая план
крепости, и добавил:

-Пойду, помолюсь Богородице, может, она нам поможет.
Долго молился воевода перед иконой, благодаря за своё чудесное
спасение, просил помочь найти наследство отца и сберечь
его родных от несчастий. Но не просил он Богородицу только о
самом заветном -чтобы послала ему наследника, поскольку до
этого много лет молился только об этом, да не откликнулось, а
теперь уж и просить стало поздно.

Выйдя из каплички, Януш почувствовал страшную усталость
и прилёг отдохнуть. В глубоком сне гладит его мать по голове,
как маленького, и песенку напевает. Потом кто-то тихо позвал её:
«Софья! Софья!». Она посмотрела ему в глаза и сказала: «Идти
мне пора, солнышко. Пообещай, что построишь здесь храм, не
подвластный векам». «Обещаю», -хотел сказать воевода, но в
этот момент проснулся.

Собираясь на следующий день в дорогу, Тышкевич подозвал
управляющего и, указав на угол замка, сказал:

-По возвращении здесь костёл заложим и монахов приютим.
В остальном следи за порядком и продолжай искать. Дворовых
пересмотри, если кого будешь брать в имение, десять раз проверь.
А впрочем, ты и сам это знаешь...

вич представился и рассказал святым отцам о своих снах и желании
предоставить часть замка под монастырь и построить там
костёл.

О встрече с воеводой кармелиты сообщили высшему совету
ордена, который с удовольствием принял предложение Тышкевича,
и уже перед Рождеством, его будущий настоятель отец Молино
с несколькими монахами отправился в Бердичев для основания
монастыря. С собой они везли дарственную, заверенную в
Люблинском трибунале, на часть замка и угодья, отданные монастырю,
а также подробные распоряжения Тышкевича своему
управляющему.

После Рождества, по совету жены, воевода отписал монастырю
икону Богородицы, передав дарственную на неё отцу Яну. О
службах, которые справляли с ней в Михайловской церкви, он
уже не думал.

ность в Европе постепенно способствует их обогащению, нарушению
своего устава, что привело к выделению течения «ревнителей
обета бедности» или «босых кармелитов».

В целях распространения католической веры в Восточной
Европе Папа отдаёт новые вотчины монашеским орденам, поэтому,
вслед за доминиканцами и бернардинцами, свою часть
получают босые кармелиты. Монастыри, как оплот католической
веры, стали расти как грибы на всей правобережной Украине.

Многие методы, особенно силовые, по обращению местного
населения в католическую веру Молино, в силу своих убеждений
и взглядов, категорически не принимал. В его представлении только
добрые деяния, забота и помощь страждущим словом божьим
и делом, кропотливая работа с верующими могли принести
авторитет церкви и вере на новых землях, а как следствие - увеличению
паствы. Он устал от интриг, жестокости и наушничества,
процветающего среди испанских католиков, от козней бесчинствующей
инквизиции, и поэтому здесь решил воплотить свои
самые заветные мечты и чаяния.

Выйдя из своей кельи, Молино дал указание подготовить коляску
для поездки в житомирский замок. Через час, выехав через
открытые ворота крепости, он попал под власть дороги и, наслаждаясь
мягким августовским днём, вдыхал полной грудью полынный
запах раскинувшихся полей. На душе у него был мир и
покой...

- Я уже привёз с собой нового настоятеля. Убрать Молино
много ума не нужно, для этого есть много способов. До его приезда
нужно придумать такой, чтобы обвинить в этом схизматов*.
Тогда мы сможем убить сразу двух зайцев: избавиться от нежелательного
человека, а, возведя его в ранг мученика, поднять авторитет
нашей церкви среди местного населения. Сегодня же продумайте
это и к вечеру посвятите меня во все тонкости вашего
плана. Хочу предупредить, что об этом должно знать как можно
меньше людей, а лучше никто, кроме нас.
Вечером Аббио встретился с епископом и тот изложил свой план.

Когда Молино будет выходить из двора собора, он будет убит
стрелой, выпущенной рукой схизмата из окошка овчарни. Исполнителем
будет брат Филип, монах-иезуит, бывший английский
лучник, великолепный стрелок. Ожидая прелата, монах будет
подкармливать и подпаивать блаженного Юрка, собирающего
милостыню у Успенской церкви. Юрко и мухи не обидит, но когда
ему дают выпить, он истово молится и кричит, что нужно прогнать
всех католиков. И ещё, что было на руку при выполнении
задуманного, он часами повторяет услышанную от кого-нибудь
последнюю фразу. Выстрелив, монах скажет блаженному, что
Юрко убил католика, наденет на него лук, даст в руку стрелу и
вытолкнет из овчарни. Дальше внутренняя стража схватит Юрка,
а поскольку от него всё равно ничего не добиться, он будет казнён
за убийство как представляющий опасность для горожан.

Аббио понравился план епископа, и он сделал вывод:

- Понятно, что схизматы и их церковь поубавят свой пыл в
жалобах на нас. Как-никак на них ляжет тень убийства католика
и тем более священника. Долетев до Бердичева, эта весть должна
обрасти ещё более жуткими подробностями, блаженный в ней
должен отсутствовать, и вы об этом позаботитесь. Искусством
дезинформации, мой друг, церковь должна владеть лучше всех.
Теперь о монахе, этом Филипе, он не проговорится?
- Это очень надёжный и нужный церкви человек, - ответил
епископ.
- Вот и хорошо, думаю, теперь мы можем спокойно отужинать,
- закончил Аббио.

При этих словах зашумела священная инспекция, раздались
крики:

- Убрать еретика из монастыря!
- Отдать его на суд инквизиции!
Аббио встал и поднял руку. Когда все затихли, он сказал:
- Давайте не будем прерывать отца Молино и дослушаем его.
Кармелит выдержал паузу и продолжил:
- Теперь о монастырском братстве. Жизнь монахов-кармелитов
- в молитвах и труде. Они дали обет бедности и не должны есть
хлеб и жить за счёт чужого труда, не зная, каким потом он достаётся.
Что же касается иконы Богородицы, дарственную на которую я
получил в конце зимы, то хочу напомнить тем, кто знает, и посвятить
тех, кто не знает. Эта чудотворная икона была родовой реликвией
Тышкевичей, хранилась в капличке Бердичевского замка и
выставлялась на религиозные праздники в Михайловской провославной
церкви при проведении богослужения. По окончании службы
её возвращали на своё место. Этот ритуал повторяется там уже
более пятидесяти лет. Если бы я, прикрываясь дарственной, не отдавал
схизматам икону на праздники, то уже не стоял бы перед
вами, а вместе с монахами и жалкой охраной замка был растерзан
верующими схизматами. От монастыря же остались бы груды камня
и головешки. Решение выдавать икону я принимал самостоятельно,
стараясь не обострять отношений с паствой местной церкви.
Сейчас она снова находится в монастыре.
Опять начался шум и выкрики:

- Трус, побоялся кучки схизматов!
- Пособник схизматов, с попами целуется!
- Выгнать его из монастыря!
Аббио нужно было срочно прекратить эти, не входящие в
его план, обвинения и угрозы в сторону Молино. Он уже приговорён,
но уйти отсюда должен как истинный католик и радетель
за веру, иначе какой же потом он будет мученик. Примас, решив
побыстрее всё закончить, чтобы Молино не наговорил ещё чегонибудь,
вышел из-за стола, опираясь на увенчанный крестом посох
и, не давая никому слова, подвёл итог:

- До этой встречи с высшим советом ордена мы уже поднимали
вопрос об отце Молино и пришли к заключению, что необходимо
дать возможность истинному католику, в виде исключения,
воплотить в жизнь его начинания. Через год мы посмотрим,
приведёт ли это к тем желаемым результатам, которые он так
хочет достичь. Вы свободны, Молино, удачи и терпения в ваших
делах во благо нашей веры.
Наступила гробовая тишина. Больше всех был ошеломлён
Молино. Он ожидал всего, но только не этого заключения. Как
вкопанный стоял он посреди зала, пока до него дошел смысл сказанного.
Наконец, взяв себя в руки, он поблагодарил инспекцию
за оказанное доверие и вышел.

Отец Толли за пару недель уже освоился на месте своего предшественника
Молино. Держа в руках образ Богородицы, он размышлял
над тем, что может произойти завтра, на Рождество Пресвятой
Богородицы, когда схизматы не получат икону на богослужение.
Имея за спиной хорошо вооруженный и обученный
гарнизон, а также восемь отлично владеющих оружием монахов,
под прикрытием высоких каменных стен крепости и нескольких
пушек можно было особенно не беспокоиться. Несмотря на это,
он решил серьёзно подготовиться к столкновению, которое могло
перерасти в вооруженное.

Встретившись с начальником гарнизона, он пояснил ему сложившуюся
ситуацию и в заключение сказал:

- Завтра гарнизон должен быть готов ко всему, пушки заряжены,
а ворота закрыты. Мы должны показать, за кем здесь власть
и сила.
Сентябрьское утро выдалось сырым и туманным. Поёживаясь
от утреннего холода, у ворот замка стали собираться жители
Бердичева и окрестных сёл в ожидании настоятеля Михайловской
церкви, который должен был взять икону и торжественно пронести
её в церковь на богослужение. Толпа росла, весело шумела,
люди обменивались новостями, со всех сторон сыпались шутки,
слышались вопросы вроде:

- Петро, а чего эти монахи босыми называются, неужто босиком
круглый год ходят? А как же зимой по снегу?
- Дурак ты, Стецько, обуты они, не носят только кожаной
обуви.

В сопровождении служек прибыл настоятель Михайловской
церкви отец Николай. Подойдя к воротам крепости, он с удивлением
отметил, что мост через ров убран. Через некоторое время
со стены крикнули, что пройти может только священник. Подъёмный
мост опустился, а ворота после того, как отец Николай вошел,
вновь закрылись. Через пятнадцать минут священник с пустыми
руками вышел из крепости. Толпа загудела, не понимая,

почему не вынесли икону. Отец Николай поднял руку и обратился
к верующим:

- Братья! Слуги божьи! Богослужение будем проводить, но
без образа Богородицы. Дарована она её владельцем, воеводой
Тышкевичем, на вечные времена монастырю этому и грамота
дарственная, я сам видел.
Наступила такая тишина, что слышен был хруст песка под
ногами настоятеля, зашагавшего прочь от замка. За ним поспешили
служки. Толпа пропустила эскорт, но никуда не двигалась.

- Обман! Отобрали святыню! Бей их! - крикнул кто-то.
Как по сигналу, в разъярённой толпе, ревущей от оскорбления
и ненависти, появились топоры, вилы и палки. Камни полетели
в ворота и за стены. Стихийные ватажки стали собирать людей
в отряды.

В крепости поняли, что медлить больше нельзя. Со стены громыхнул
залп пушек, отчего толпа бросилась врассыпную. Ворота
открылись, и выехавший конный отряд завершил разгром взбунтовавшихся.
Все, кто оказал сопротивление, были убиты, остальные
рассеяны...

На Покров моросил холодный мелкий дождь, день был сырой
и сумеречный. В полутёмном монастыре мерцала лампадка,
освещая образ Богородицы, глаза которой смотрели холодно и
безразлично...

довать на его собственность, приступил к повседневным делам.
Сегодня он должен был встретиться с бискупом*, прибывшим из
Варшавы, по вопросам, касающихся интересов католической
церкви в его вотчинах.

Проучившись в Варшавской коллегии, Тышкевич был ярым
католиком, имевшим несомненный авторитет у католической
церкви и поддерживающего её польского короля. Хорошо понимая,
что католицизм является духовным оплотом польской власти
на Украине, всегда охотно шел на защиту прав и привилегий
этой церкви. В ожидании гостя из Варшавы воевода, чтобы быть
в курсе дел, просмотрел все жалобы и прошения, поступившие в
последнее время на его имя от слуг божьих.

Наконец в приёмную залу бесшумно проскользнул невзрачный,
одетый в серую сутану иезуита человек. После короткого официального
приветствия он быстро перешел к насущным вопросам, по которым
в течение получаса они пришли к полному согласию. Когда,
казалось, всё было обговорено, святой отец внимательно посмотрел
на воеводу из-под мохнатых бровей и вкрадчиво произнёс:

- Остался ещё один щекотливый вопрос, который интересует
церковь.
- Какой же? - спросил Тышкевич.
- О передаче Бердичевского замка в собственность монастыря,
- ответил гость.
- Но, святой отец, этот замок - моя собственность, его строил
ещё мой отец. Я уже отдал часть замка под монастырь, выделил
угодья и пожертвовал ему святой образ Богоматери, реликвию
моего рода. Неужели этого недостаточно! Да и какого чёрта
я должен разбазаривать своё наследство! - уже вспылил воевода.
- Если так угодно богу, то смирись, и церковь простит тебе
все грехи, - осторожно сказал иезуит.
- У меня нет грехов! - воскликнул Тышкевич.
- Нет безгрешных, есть те, кто ещё не ответил за свои грехи, уже
более жестко сказал гость и продолжил:

- Ясновельможный, видимо, забыл за давностью лет свою мачеху,
Анну Бодзинскую, лишенную жизни вместе с нерождённым

младенцем наёмным убийцей, но, наверное, помнит, кто дал деньги
за это убийце. Слава богу, святая инквизиция стоит на страже
божьей веры и сурово наказала Франко Капьяно -убийцу и грешника.
Перед смертью он подписал признание, в котором, кроме
всего, упоминается некто Косич и место, где упокоилось в замке
его тело. Однако церковь чтит всё хорошее, сделанное ясновельможным
в её благо, и в обмен на признание Капьяно просит подписать
дарственную на Бердичевский замок. После этого истинный
католик, Януш Тышкевич, может считать, что получил прощение
от церкви за прегрешения молодости.

Закончив говорить, он передал воеводе уже подготовленную
дарственную на подпись и в ожидании сложил руки на груди.

Тышкевич потерял дар речи. Как пожалел он сейчас, что не
выполнил указание отца и оставил в живых Капьяно! Тогда отец,
положив в его дорожную сумку бутылку дорогого вина, сказал:

-Как только убедишься, что дворецкий сделал дело, денег не
жалей, рассчитайся, как договаривались, но в дорогу дай ему это
вино. Мы сможем спать спокойно, когда не будет последнего свидетеля.
Через месяц на вопрос отца, отдал ли он вино дворецкому,
Януш не решился сказать правду и ответил утвердительно. Тот
посмотрел на него и сказал:

-Живи спокойно, последний человек, знающий нашу тайну, это
я, и унесу её с собой в могилу. Ты не виноват ни в чём, это мой
грех, и я отвечу за него без исповеди.

Почти десять лет, как нет отца, и думал Януш, что только он
знает семейную тайну. Не знал он одного -что попал Капьяно в
руки инквизиции.

Распрощавшись с Янушем, дворецкий после многих злоключений
попал к себе на родину. Купив мельницу и построив винокурню,
зажил прилично и сыто. Женившись на зажиточной горожанке,
воспитал приёмного сына и отдал учиться в иезуитскую
коллегию. И умер бы Капьяно своей смертью и в своей постели,
если бы в изрядном подпитии не выложил свою тайну неразумному
отроку. Тот истово молился за грехи отца своего и выдал на

исповеди его тайну. От иезуитов тайна перешла к инквизиции, и
через неделю взят был старый Капьяно на дознание в святой суд,
а с ним и его состояние, которое пополнило казну иезуитского
ордена. Пытали дворецкого в подвале иезуитского монастыря,
где он и сделал письменное признание, после чего умер от нанесённых
увечий.

Ещё при дворе короля в Варшаве Тышкевич был наслышан
об ордене иезуитов. О нём говорили с опаской и только в своём,
узком кругу, где каждый хорошо знал друг друга. Некоторые иезуиты,
в отличие от членов других монашеских орденов, не носили
монашеской одежды и вели светский образ жизни, чтобы удобнее
было пробираться в любое общество, собирать компромат и
добиваться там своего влияния.

Орден появился в период католической реакции - ожесточённой
борьбы с реформацией и протестантизмом. В то время
католическая церковь повсюду теряла свою власть. В 1534 году
испанский дворянин Иньиго Лойола основал орден иезуитов.
Упорный и жестокий фанатик, он решил стать воином Иисуса,
бороться с еретиками и восстановить везде власть папы, «спасти
» церковь и прославить себя. Новый орден с самого начала стал
воинствующей организацией. Был выработан устав ордена и твёрдые
правила поведения его членов. Отличительной чертой его
стала строжайшая, чисто военная дисциплина, а главной обязанностью
каждого члена - беспрекословное, слепое повиновение
младших старшим. По требованию старшего иезуит должен был
делать всё, что тот прикажет, и даже совершать преступления.

Папство скоро оценило новый орден и сделало его главным
орудием в борьбе с инакомыслящими. В 1540 году орден был утверждён
папой Павлом третьим, а Лойола стал главой ордена и
первым его генералом. Иезуиты проникали ко дворам государей
и, если те были католиками, склоняли их бороться с ересью и проявлениями
свободомыслия. Они организовывали убийства монархов,
если не встречали у них поддержки в своей деятельности.
Так, в 1610 году был убит французский король Генрих четвёртый,
собиравшийся выступить на стороне немецких протестантских

князей против католика императора Габсбурга. Для своих целей
иезуиты очень часто направляли деятельность инквизиции.

Особенно рьяно стремились иезуиты подчинить себе молодёжь.
Где только возможно, они создавали свои школы. В школах
все учащиеся должны были следить друг за другом, доносить об
инакомыслящих, о каждом проступке. Не останавливаясь ни перед
какими преступлениями, иезуиты, чтобы увеличить богатства
ордена, выманивали у людей имущество, грабили и убивали.
Жестокие ростовщики, они занимались спекуляцией, скупали
земли и недвижимость.

Тышкевич знал, что даже сам польский король, что называется,
сидел на привязи у этого ордена и, как марионетка, выполнял все его
прихоти. Отказать сейчас этому наглому святоше значило нажить
себе множество врагов. Имея огромные деньги, он мог бы подкупить
всех, вплоть до трибунала и, в конце концов, выиграть дело,
ведь живых свидетелей не было, а признание Капьяно трёхлетней
давности уже было просто бумагой, но бумагой, бросающей чёрную
тень на его незапятнанное имя. Если он не отдаст Бердичевский
замок, то денег на подкупы уйдёт не меньше, чем он стоит. Кроме
того, Бодзинские, хотя и не имеющие большого веса в обществе, не
преминут свести с ним кровные счёты. И самое главное, он наживёт
себе страшного и невидимого врага в лице иезуитов, от которого не
могут уберечься даже монархи, придёт время, и они сотрут его в
порошок. Тайник отца, в котором лежало огромное состояние, до
сих пор не найден. Если замок перейдёт в собственность монастыря,
то ни о каких поисках не может быть и речи. Всё, что будет найдено
на его территории, будет принадлежать кармелитам.

Раздумывая над этим, воевода внимательно перечитывал составленную
дарственную. Из неё следовало, что с Бердичевским
замком в собственность монастыря босых кармелитов переходило
ещё и село Скраглёвка, а на содержание монахов он должен
был выделить 1800 злотых. Кроме того, воевода жертвовал кругленькую
сумму ордену иезуитов.

Страх перед всесильностью иезуитов и разочарование в поисках
тайника пересилили желание к сопротивлению. Отступать

было некуда, и решение было принято. Тышкевич подписал дарственную,
приложил печать и, повернувшись, спросил:

- Признание Капьяно при вас? Завтра мы встретимся с вами
в трибунале и утвердим документ.
Иезуит, с опаской оглянувшись по сторонам, достал из-под
сутаны бумагу и передал воеводе в обмен на дарственную, которая
тут же исчезла в его просторной одежде.

Ещё минуту назад бывшее сосредоточенным лицо Тышкевича
вдруг озарилось лучезарной улыбкой, и на прощание он сказал:


- Я очень рад услужить святой церкви и её опоре - ордену
иезуитов.
Когда гость был почти у дверей, воевода процедил сквозь
зубы:

- Карлик, вот он карлик!
Иезуит, видимо обладающий хорошим слухом, резко повернулся
и переспросил:

- Вы что-то сказали, ясновельможный?
- Нет, нет, счастливого вам пути!
Когда гость вышел, признание Капьяно запылало в камине.
«Хорошие информаторы у этих иезуитов, но и они допускают
просчёты», - с издёвкой подумал Тышкевич.

Воевода не выдал одного. Он не был собственником замка, а
только хозяйственным распорядителем. У Януша Тышкевича своих
детей не было, поэтому он отписывал своё наследство детям
ближайших родственников. По дарственной, хозяином замка уже
год был его только что родившийся двоюродный племянник Володислав,
который должен был вступить во владение по достижении
своего двадцатилетия. Выдать сейчас эту тайну значило подставить
под угрозу его жизнь. Лучше припрятать документ до
хороших времён, а там, как бог даст...

вали. Они надеялись, что если верх одержат казаки, то их, как не
оказавших сопротивление, помилуют и отпустят.

Проходя мимо евреев, комендант в сердцах воскликнул:

- Ну что за народ, ничего не делают для своей защиты, не
люди, а бессловесная скотина перед бойней!
Плюнув, он направился к башне над воротами, откуда его
уже звал старший хоругви. Поднявшись на башню, он увидел малиновый
флаг передового конного отряда казаков, который быстро
приближался к крепости. От него отделился всадник с белым
платком на копье и, подъехав к воротам, закричал:

- Полковник Кривонос предлагает сложить оружие и сдаться,
тогда суд будет вершить по совести! Если же...
Последняя фраза всадника утонула в залпе десятка ружей,
которые свалили на землю и лошадь, и седока.

- Собаки, Мартына, моего лучшего казака, подстрелили! - с
досадой крикнул сотник Иван Ступка, командовавший передовым
отрядом.
Подошла основная часть войска. Впереди полковник Максим
Кривонос со своими командирами - Трофимом Лавой и Петром
Морозенко. Высокий и крепкий, с лицом, покрытым рубцами, и
горбатым носом, бывший кузнец был похож на ястреба. Посмотрев
в сторону крепости острым взглядом, спросил сотника:

- Что, Иван, не хотят шляхетные сдаваться?
- Не хотят, пан полковник, огрызаются, казачка моего убили,
- ответил тот.
В этот момент из крепости ударила пушка. Ядро пронеслось
над головами и, не причинив никому вреда, снесло угол еврейской
мазанки.

Кривонос покрутил свой длинный ус и, немного подумав, приказал:

- Крепость надо взять, оставлять её у себя за спиной дело
неразумное. Тебе, Лава, с полком даю для осады отряд Ступки,
повстанцев Морозенко и двенадцать пушек. К вечеру подойдёт
Лаврин Капуста со своими, по надобности поможет. Ты, Ступка,
после взятия станешь со своей сотней залогой в крепости, будете,

как птенцы в гнёздышке, меня дожидаться, остальные ко мне на
Махновку*. В замке много добра и хорошая казна, так что в накладе
не останетесь. Мой подскарбий* всё учтёт, и никто не будет
обижен. Да, Трофим, в лоб на крепость не лезь, только людей положишь.
Попробуй пробить пушками пролом в стене, не забывай
про гуляй-город*. С осадой не тяните, но и людей поберегите.
Шляхту не жалеть, всех под саблю, раз не хотят сдаваться. Они
много кровушки нашей пролили, пусть теперь в своей захлебнутся.
Ну, с богом!

Он развернул коня, и основная часть войска и обоза двинулась
вслед за ним...

Уже сейчас он понимал, что в этой начавшейся войне Польша, в
силу многих причин, проигрывает восставшим схизматам под
предводительством Хмельницкого. Рафалу были чужды деньги и
богатства. Шесть лет назад он стал первым настоятелем нового
храма в Бердичевском замке и самым преданным рабом чудотворной
иконы. Теперь, когда орды схизматов рвутся в замок,
медлить нельзя. Спасать икону нужно уже сейчас. Ради неё согласились
пожертвовать собой два монаха-кармелита. Они должны
были заложить и замаскировать вход в подземелье после того,
как отец Рафал с иконой и пять монахов в него войдут.

Настоятель встал и вошел в храм, который был полон молящихся
католиков. Справив богослужение, он со словами: «Да защитит
нас Пресвятая Дева Мария, а мы защитим Образ её!» взял
икону и вынес из костёла. Войдя в свою келью, он вынул икону
из оклада, завернул в нехитрые пожитки и положил в заплечную
котомку. Выйдя во двор, он почувствовал, как содрогнулась
земля от залпов пушек с обеих сторон. Одинокие залетающие
ядра разносили в щепки хозяйственные постройки. Перепуганные
семьи евреев бросились спасаться в подземном храме, а отцы
их семейств, прямо во дворе, закапывали свои накопленные сбережения.
У подземелья отца Рафала уже ждали. Два монаха возле
груды кирпича размешивали раствор, а остальные, с приготовленными
факелами, стояли у входа. Настоятель обнял, перекрестил
тех, кто остается, и с зажженым факелом шагнул в подземный
ход.

Двадцать лет неутомимые кармелиты копали и укрепляли
камнем этот подземный ход в сторону Махновки, и их труд теперь
не пропал зря. Шесть монахов уходили всё дальше от крепости,
осторожно переступая ямы-ловушки, приготовленные для
незваных гостей. Каждая такая ловушка на два шага в длину перекрывала
коридор. Под тонким спресованным листом из раствора,
который легко проламывался под весом человека, находился
колодец глубиной до четырёх метров, на дне которого торчал
острый деревянный кол. Лист плотно накрывал колодец и присыпался
землёй. Монахи распознавали ловушку по характерным

выступам перед и за ней. Для того чтобы пройти её, нужно было
при первом шаге ставить ступню плотно к стене, а затем, опираясь
на эту ногу, переступать. Сырое и холодное подземелье, уводившее
монахов вниз, через некоторое время выровнялось, а затем
полезло вверх. Бесчисленное число ступенек прошли они, пока
уткнулись в закрытый выход. Осторожно открыв его, они выбрались
на свет, с удовольствием вдыхая ароматный воздух летнего
дня. Больше часа понадобилось им, чтобы добраться из замка
до подножия Лысой горы*. Замаскировав выход из подземелья,
который находился под большим и колючим кустом шиповника,
монахи, сторонясь дорог, по которым уже рыскали повстанческие
отряды, двинулись в опасный путь на юг, к Махновке.

лись. Несколько раненых и опрокинутых в давке драгун были взяты
в плен.

К ночи объявился Лаврин Капуста с большим отрядом. Костров
и факелов вокруг крепости стало в два раза больше. Казаки
ужинали, черпая кашу из котлов и заедая её саламахой*. Наблюдающим
из крепости казалось, что их обложило несметное войско.
Это Морозенко приказал своим казачкам жечь побольше костров
для устрашения осаждённых.

Капуста, собрав командиров и выслушав каждого, решил
допросить пленных драгун. Когда привели четверых, Лаврин присмотрелся
и, оставив одного, у которого почти полностью было
отстрелено ухо, с хитрой ухмылкой спросил его:

- А скажи мне, Яков Лопата, как ты из казака драгуном стал?
- Что сказать, пан атаман, жить захочешь, кем хочешь станешь.
Перебрали мы в шинке, там нас с Бычком тёпленьких и взяли. Старший
офицер не скорый на расправу и сметливый попался, предложил
унию принять и к нему в драгуны, а откажемся, тут же на кол,
без лишних разговоров. Пришлось смириться, уже год, как по гарнизонам
кочуем, - ответил пленный, прижимая тряпку к уху.
- Ну а Бычок где? - поинтересовался Капуста.
- В крепости сидит, на вылазку не ходил, - ответил Лопата.
Лаврин приказал увести пленного. В его голове созрел план,
и он стал обговаривать его с командирами. После долгих споров
и сомнений пришли, наконец, к единому мнению и снова привели
Лопату. Капуста объяснил своему бывшему казаку, что тот должен
сделать в обмен на жизнь и прощение, да в конце ещё денег
пообещал немалую долю. Лопата понимал, на какой риск идёт.
Изобразить побег и попасть в крепость - это ещё полдела, если,
конечно, стража со стен сама его не пристрелит, а вот опустить
мост через ров и открыть хотя бы малую дверь в воротах при
усиленной охране, - это даже для них с Бычком задача не из лёгких.
Однако полное прощение своих и деньги сделали своё дело. В
данном Лаврином Капустой слове он не сомневался, хорошо зная
его по прежней службе, поэтому ещё раз обговорив все мелочи,
приступили к осуществлению плана.

На стенах ярко горели факелы, освещая подходы к крепости,
когда в темноте среди костров раздались крики и выстрелы. В
полосу света выскочил человек и, перепрыгивая через трупы лошадей
и драгун, помчался к воротам замка. Его преследовала ватага
казаков, на ходу стреляя из пистолей. Стража со стены дала
залп из ружей по преследователям, и те разбежались, растворившись
в темноте. Убегавший достиг края рва перед воротами и
упал, закрыв голову руками.

На шум поспешил комендант и, посмотрев на лежащего в
рагунском мундире, крикнул:

- Кто такой, отвечай, если жить хочешь!
- Яцек я, Лопата, из первого драгунского, от казаков сбежал! крикнул
в ответ драгун, вставая на ноги.

- Приведите командира первого драгунского! - приказал комендант.
Когда драгунский офицер подтвердил личность Лопаты, того
со всеми предосторожностями впустили в крепость и препроводили
к начальству. Там он рассказал, что у казаков больше шести
тысяч войска и двадцать пушек. Красочно и жалостливо поведал,
как пытали его и отрезали ухо, чем разжалобил командиров
и получил кружку хорошего вина и аппетитную курочку. Оказавшись
через час среди спящих драгун, он нашел и разбудил
Бычка. Тот давно уже предлагал Лопате сбежать на Сечь, поэтому
без колебаний согласился помочь открыть ворота.

Выждав, пока на воротах сменят двух часовых, а внутренний
пеший патруль удалится в дальнюю часть замка, они без особого
труда сняли охрану. На стенах стоя дремали гарнизонные, иногда
тревожно вздрагивая и вглядываясь в темноту перед крепостью.
Стояла полная тишина, казалось, оба лагеря спали, но она была
обманчива. Сотни казаков, сохраняя полное молчание, лежали вне
света факелов и ожидали, когда опустится подъёмный мост. Это
должно было послужить сигналом к молниеносной атаке.

«Неужели обманул Лопата? - думал Капуста. - А если и того
хуже - предал? Тогда ждёт его казаков хорошо организованная
засада, в которой положат они из-за него свои головы».

Теперь Капусте и Бычку предстояло самое опасное. Когда загремит
цепями опускающийся мост, вся охрана бросится к воротам,
и тогда не сносить им головы, если казачки замешкаются.
Они подошли к лебёдке и, перекрестившись, стали опускать мост.
В тишине ночи грохот цепей был как гром среди ясного неба.
Пока стража сообразила, что происходит, первыми в крепость
ворвались самые дерзкие и отчаянные казаки Лаврина Капусты.
Ворота широко распахнулись, и толпы казаков и повстанцев ринулись
внутрь. В полной Темноте, озаряемой только вспышками
выстрелов, руганью и предсмертными криками, началась резня.
Смешавшись во дворе и на стенах, ничего не видя в двух шагах,
противники рубили друг друга и самих себя. Сонные драгуны
убивали своих же гарнизонных солдат, а повстанцы Морозенко,
приняв за поляков казаков Лавы, которые, обогнув замок, вышли
им навстречу, с остервенением кололи их вилами и рубили топорами.
Лопата и Бычок, одетые в драгунские мундиры, были
убиты казаками Ступки ещё в начале штурма, а их окровавленные
тела лежали рядом возле лебёдки подъёмного моста. С наступлением
рассвета бой в крепости стал затихать и уже через час
закончился. Двор и помещения замка были завалены трупами.
Лаврин Капуста, не принимавший участия в бою, въехал в крепость
с первыми лучами солнца. На входе узнав в убитых драгунах
Лопату и Бычка, приказал похоронить их по христианскому
обычаю, вместе с погибшими казаками и повстанцами. Вдоль
стены двигались несколько покойницких подвод, на которые уже
укладывали убитых, одетых только в окровавленное исподнее.
Казаки и крестьяне деловито снимали кольчуги, панцири и одежду
с покойников, примеряя на себя. Кое-где из-за хорошей сабли
или кафтана вспыхивали драки, на которые никто не обращал
внимания - основная часть войска была занята мародёрством.

Иван Ступка, уже как полноправный хозяин крепости, отдавал
первые распоряжения. Тут же, в присутствии старшины, вер-

шился скорый казацкий суд. Коменданта и командира польской
хоругви посадили на кол, а оставшихся в живых офицеров и шляхту
повесили на стенах со стороны реки. Евреев, вместе с семьями,
отпускали за откупные. Подскарбий, скрипя пером, педантично
вписывал вносимые суммы, и расплатившийся, забрав семью, под
свист и улюлюканье торопливо скрывался за воротами. На многих
монетах ещё оставались кусочки свежей земли. Когда очередь
дошла до очень бедно одетого шорника, тот выложил на стол так
мало монет, что подскарбий, подняв голову, сказал:

- Этого хватит только на то, чтобы тебя, скупой жидяра, отдать
татарам на ясырь вместе с твоими бабами и ублюдками.
Сидевший рядом с подскарбием Морозенко посмотрел на
чёрные, натруженые руки шорника, представляющие собой
сплошной мозоль, встал и, бросив на стол мешочек с деньгами,
сказал:

- Думаю, благородный старшина не будет против, если я
заплачу откупную за этого бедного еврея, который своими руками
зарабатывает себе на жизнь, и, как видно, у него это пока не
очень получается, судя по тому, какую морду и живот он наел.
Все захохотали, посмотрев на шорника, похожего на скелет,
обтянутый кожей, и приняли предложение Морозенко. Еврей, не
веря в свою удачу, стоял на месте, глупо улыбался и хлопал глазами,
пока его вместе с семьёй не вытолкали к воротам.

Женщин и детей шляхты выгнали из костёла и в сопровождении
десятка всадников отправили в подарок татарам, которые
уже шли по Чёрному шляху на помощь Кривоносу, не гнушаясь
грабежей и насилия.

Пришел поп из соседней церквушки и стал говорить Ступке,
что в костёле чудотворная икона Богородицы, которую нужно
передать православной церкви. Сотник, занятый другими, более
важными на его взгляд делами, только отмахнулся от священника,
но всё же выделил ему своего джуру* Мартына и татарина
Мусу. Войдя в костёл, они увидели на полу двух монахов, которых
очумевшие от крови повстанцы Морозенко забили палками.
Пока священник осматривал всё вокруг, татарин снял штаны и,

громко выпуская воздух, наложил большую кучу вонючего дерьма.
Вытерев задницу шитой крестами занавесью, он потянулся и
смачно зевнул, обнажив ряд чёрных, редких зубов. Поп, увидев,
что вытворил татарин, перекрестился и зычно рявкнул:

- Рыло твоё хамское, нечисть неумытая, какой ни какой, а
храм всё-таки, а ты его испоганил!
Узкие глаза Мусы злобно блеснули, он выхватил кинжал, и
если бы не Мартын, священник был бы зарезан. Джура прикрыл
попа и прикрикнул на татарина, который, подчинившись, с ненавистью
вогнал оружие в ножны.

В этот момент вошли два казака и стали подтаскивать монахов
к выходу. Один из монахов вдруг застонал, приходя в себя.
Казак вытянул из-за пояса пистоль и хотел добить монаха, но
Мартын остановил его. Когда пришедшего в себя монаха вывели
на воздух, он безучастно смотрел, как его мёртвого товарища
забрасывали на повозку с покойниками. Не найдя ничего, поп
стал спрашивать монаха, где находится икона и настоятель, но
тот не произнёс ни слова.

Прибежал Ступка и очень обрадовался, увидев живого монаха.
Только что Лаврин Капуста сообщил ему, что шляхта отдала
свои драгоценности и деньги на хранение настоятелю, и он должен
их отыскать. Он приказал Мартыну и Мусе выбить из монаха всё,
что тот знает, и отправился размещать раненых и проводить основное
войско, которое отправлялось на Махновку.

Монаха привязали в кузне и стали истязать. Ни слова не сказал
кармелит, перенося нечеловеческую боль на своём, уже синем от побоев,
теле. Когда же татарин вытащил из горна раскалённые щипцы,
сдали нервы у монаха, и, словно опомнившись, он заговорил:

- Я приведу вас двоих туда, где много денег и драгоценностей,
только обещайте, что сохраните мне жизнь. Того, что там есть,
хватит на всю жизнь вам и вашим детям.
Мартын посмотрел на Мусу, у которого даже дрожь пошла по
телу от таких слов, и отошел с ним посоветоваться. Тихий разговор
был недолгим. Блеск будущих богатств не оставил в их головах ни
одной трезвой мысли. Отвязав кармелита, Мартын сказал:

- Веди, монах, если не врёшь, будешь жить.
Подойдя к заваленному всяким хламом входу в подземелье,
монах, немного очистив проход, разобрал часть кладки, достал
два факела, и они шагнули в темноту. Кармелит шел впереди с
факелом, за ним татарин с пистолем на изготовку и последним
шагал Мартын, часто оборачиваясь и подсвечивая факелом пространство
позади себя.

- Далеко ещё? - спросил татарин.
- Совсем близко - ответил монах, а сам подумал:« До первой
ловушки!».
Двигаясь вслед за кармелитом, татарин даже не придал значения
тому, что монах в какой-то момент поставил ногу к стене и
сделал широкий шаг. В следующий момент пол под Мусой провалился,
и он рухнул в колодец. Идущий следом Мартын в этот момент
оглядывался назад и, не сумев вовремя остановиться, полетел
вслед за ним. Монах, бросившийся было бежать, остановился и, не
услышав погони, возвратился к колодцу, внутри которого горел
факел. Заглянув вниз, он увидел, что оба его мучителя нанизаны на
кол, как мясо на вертеле, и дёргаются в предсмертных судорогах.

- Это вам кара божья! - воскликнул монах и, перешагнув
ловушку, пошел назад к входу в подземелье.
Убедившись, что рядом с входом никого нет, он, как мог, замаскировал
его хламом и заложил изнутри разобранным камнем.
Затем, взяв в руки факел, отправился по подземным галереям
в сторону Махновки.

Иван Ступка, разобравшись с размещением раненых, организацией
охраны крепости и проводив основное войско, отправился
на кузню узнать, как идёт допрос монаха. Не застав там ни Мартына,
ни Мусу, ни монаха, приказал обыскать все помещения замка.
До самого вечера искали пропавших казаки, но те как в воду канули.
Через два дня сотник отписал Кривоносу донесение о том, что
залога в крепости поставлена, но деньги и драгоценности шляхты
не найдены, высказав предположение, что их унесли казаки, учинявшие
допрос уцелевшего монаха, поскольку и казаки, имена которых
он называл, и монах бесследно исчезли...

Монахи быстрым шагом шли по лесной тропинке. По расчётам
отца Рафала, они были рядом с Махновкой. Там был укреплённый
замок, к которому примыкал монастырь бернардинцев.
Всё местечко было обнесено валами с крепкими воротами. Валы
и замок охраняли три хоругви польского войска под командованием
киевского воеводы Яна Тышкевича. Туда и направлялся отец
Рафал, имея целью попросить у воеводы вооруженное сопровождение
для безопасной переправки иконы во Львов.

Тропинка вилась в густом кустарнике, когда впереди послышался
осторожный свист. Послышался хруст веток, и дорогу кармелитам
преградили с десяток вооруженных дубинами, вилами и
ножами людей. По их грязным и заросшим лицам, засаленным
рубахам было видно, что они не один день скрывались в лесу, промышляя
разбоем. Монахи, заслоняя настоятеля, вступили в схватку
и пробили ему дорогу к окраине леса. Отец Рафал бежал из
последних сил, умоляя Деву Марию помочь ему. Уже пал последний
сопровождающий его монах, вот настоятель выскочил на
открытое поле, но его настигал огромный детина с ножом в руке и
чудо произошло. Как из-под земли, выросли всадники лёгкой
польской кавалерии и загнали нападающих в лес. Отец Рафал
поднял руки к небу и от переутомления потерял сознание. Кавалеристы
подобрали святого отца и отвезли в монастырь к бернардинцам.


Через два дня конный отряд уже сопровождал больного настоятеля
с иконой во Львов. Передав икону на хранение в монастырь,
отец Рафал отправился на лечение в Варшаву. В город настоятеля
привезли уже смертельно больного и совершенно теряющего
память. Сколько не пытались отцы ордена Босых кармелитов
узнать, где точно настоятель замуровал драгоценности
Шляхты и казну монастыря, всё было безрезультатно. Старый
кармелит умер, унеся эту тайну с собой в могилу...

В декабре Люблин кишел людьми как летом. Сбежавшая из
своих поместий на Украине шляхта прокутывала последние деньги.
Дебоши, азартные игры и дуэли стали не редкостью. Улицы
вымирали, как только наступала ночь, потому что хозяевами их
становились грабители, которые могли лишить прохожего не
только кошелька, но и жизни.

Януш Тышкевич молча сидел за столом в своём доме, упёршись
немигающим взглядом в пламя свечей. Самые мрачные
мысли роились в его голове. Мало того, что все его поместья были
опустошены и разграблены восставшими холопами, он ещё переживал
свой последний ляпсус, который допустил, командуя конницей
в бою под Пилявцами.

В сентябре польское войско под командованием трёх региментарей*
столкнулось с войском Хмельницкого под Пилявцами.
Каждый из них стремился показать своё превосходство над
другим, в результате чего дисциплина и порядок поляков трещали
по швам. Пока укрепляли лагерь, передовые полки вступили в
бой с казаками за греблю. Бой шел с переменным успехом, и казаки
в основном отбивались. Когда же в бой вступила татарская
конница, Тышкевич решил, что настало его время. Надеясь на
большой перевес, он принял самостоятельное решение и бросил
против татар свою конницу. Всё новые и новые конные хоругви
летели в бой, но, застряв в болотистых ярах и балках, беспорядочно
и хаотично топтались перед хорошо укреплённым казацким
лагерем. Воспользовавшись этим, Хмельницкий открыл губительный
огонь из пушек, а затем бросил в бой пехоту. Не выдержав
обстрела и организованного наступления, поляки отступили
к своему лагерю, но оказалось, что он был поставлен в таком
невыгодном месте, что обороняться в нём было просто невозможно.
Казаки и татары напирали с таким остервенением, что
в польском'войске началась паника. Вся старшина бросила войско
и пустилась наутёк в сторону Константинова. Конное войско,
увидев, что осталось без руководства, побросало оружие и налег-

ке скрылось в разные стороны, оставив пехоту на вырезание. Региментари
обвинили Тышкевича в поражении, и он, униженный и
оскорблённый, бросил остатки войска и уехал в Люблин.

Теперь, сидя взаперти в своём доме, почти никуда не выходил,
чувствовал себя плохо и угасал на глазах.

Вошел дворецкий и сообщил, что в дом просится пан Медуский
из Хажина. Тышкевич хорошо знал этого шляхтича и приказал
дворецкому впустить гостя.

Когда на пороге появился Медуский, хозяин сразу не узнал в
этом измождённом, одетом в рваную крестьянскую свитку человеке
раннее цветущего и умеющего хорошо одеваться помещика.
Давно немытые руки сжимали тощую котомку, которую немилосердно
погрызли вездесущие мыши.

Гость рассказал, что после взятия Бердичевской крепости его,
потерявшего сознание, по ошибке приняли за своего и отнесли к
раненым в замке. Прийдя в себя и боясь быть узнанным местными
крестьянами, он ночью сбежал в Хажин. Застав на месте поместья
одни руины, он с большим трудом добрался до Люблина.

Закончив рассказ, Медуский полез в котомку и, выложив несколько
вещей, сказал:

- Прошу хоть какой-то помощи у пана воеводы. Это всё, что
осталось от моей семьи, отданной на поругание татарам и моего
состояния.
На столе лежала маленькая шкатулка без крышки, один злотый,
детский шарфик, перчатка и кисть от какой-то статуи.

- Вам не позавидуешь, а что это такое? - спросил Тышкевич,
указав на кисть.
- Когда-то я купил у кармелитов статую Афины и поставил у
себя в поместье. Мои дети очень любили класть ей в руку злотый
на Пасху, просили подарить ещё один и водили хоровод. Забава,
конечно, но я всегда незаметно подкладывал в эту ямочку ещё
злотый, и дети были в восторге, - сказал Медуский и показал круглое
углубление на каменной ладони.
- Эти варвары разбили Афину на куски, а кисть я взял в память
о моих детях, - продолжил гость, не замечая, что Тышкевич

лихорадочно снимает со своей шеи медальон. Когда Лэлива легко
легла в углубление, воевода вдруг дико захохотал, отчего хажинский
помещик вскочил в растерянности, а в двери заглянул любопытный
дворецкий.

- Не волнуйтесь, пан Медуский. Вы даже не подозреваете, какую
важную новость мне принесли. За эту новость я обеспечу вас
на всю оставшуюся жизнь. Идите отдыхайте, набирайтесь сил, а с
завтрашнего дня мы займёмся с вами делами. Я обо всём распоряжусь,
- сказал Тышкевич.
Утром, сияющий и уже аккуратно одетый Медуский, вошел в
кабинет к воеводе. Тот работал с каким-то планом, тщательно
вымеряя линии. Увидев помещика, Тышкевич отсчитал деньги и
сказал:

- Сегодня же, пан Медуский, вы начнёте собирать отряд в
пятьсот человек из вызывающей доверия шляхты для секретного
похода на Бердичев. Обоз минимальный, в бой вступать не будем.
Я сам поведу отряд.
Через неделю, когда всё было готово, Тышкевича нашли мёртвым
в своём кабинете с планом бердичевской крепости в руке.
Сердце старого воеводы не выдержало напряжения последних
дней, и поход не состоялся.

полка в Бердичеве до осени. С ранней весны активизировались
набеги татар, и казацкая залога на этот период, с марта по октябрь,
в этом месте была как нельзя кстати. Небольшой польский
гарнизон в крепости, набранный из разного рода проходимцев,
при первых же выстрелах разбежался бы в разные стороны, оставив
всё на съедение ненасытным татарам.

Вторая половина XVII столетия была неспокойной для Украины.
Боевые действия польских и российских войск, опустошительные
набеги татар и гетманские междоусобицы сказались на жителях
Правобережья. Население бежало на левый берег Днепра. Край
стоял в запустении, дома разрушены и заросли чертополохом. В
Бердичеве осталось всего шесть «дымов», плативших подать.

В начале восьмидесятых годов гетман Правобережья с
польской руки галицкий шляхтич Степан Куницкий отважился
на смелый поход против турков на Дунай, но потерял большую
часть войска, за что казаки приговорили его к смерти. Новый
гетман, Андрей Могила, пытался укреплять Правобережное казачество,
но, не имея авторитета ни среди поляков, ни среди казачества,
пустил всё на самотёк. Казацкие полки, рассеянные на
Правобережье, были практически не управляемы.

Кармелиты возвратились в Бердичев только в 1663 году и сразу
же стали восстанавливать кляштор. Чтобы поддержать их материально,
польский король Ян Казимир дал разрешение на свободную
вырубку леса. Монахи трудились, и подземный костёл
вновь был восстановлен.

Утром казацкий полковник прошелся по этому захудалому,
почти безлюдному местечку, осмотрел крепость и подземный костёл.
Встретившись во дворе с настоятелем отцом Матеушем и познакомившись,
поговорил о простых и обыденных вещах. Он, который
всю жизнь больше разрушал и уничтожал, каким-то непостижимым
образом нашел общий язык с монахом, который, наоборот,
всю. жизнь что-то восстанавливал и строил. После разговора
он понял, чего хочет. Мира, вот чего уже желала душа Орды,
старого казацкого полковника, много лет отдавшего боям и сражениям.
Попрощавшись, он вышел из монастыря. Холодный мар-

товский ветер пронизывал насквозь, и Орда поспешил к себе, чтобы
побыстрее отогреться и посовещаться со своей старшиной.
Подходя, он увидел стоящую у крыльца красивую коляску с дорогой
шубой на сиденье, возле которой пританцовывал добротно
одетый пахолок*. Войдя в дом, он нос к носу столкнулся со вчерашним
устроителем ужина местным магнатом Криштофом Завишем.
Тот подчёркнуто вежливо поздоровался и попросил полковника
о разговоре с глазу на глаз. Орда провёл его в комнату и
пригласил присесть. Посмотрев на грубо сколоченный и засаленный
сверху табурет, Завиш брезгливо поморщился, но всё же опустился
на краешек. Обратил также внимание на застиранную, простую
рубаху полковника, которая выдавала в нём человека не высокого
достатка. Да, Орда не был богат и высокороден, но он был
честен и храбр. Именно за это полковая рада выбрала его полковником.
Тогда все сотники, атаманы и простые казаки вручили ему
шестопёр, хоругвь, бубны и клейноты, что означало его старшинство
над полком, которым он дорожил, как своей честью.

Завиш решил долго не церемониться и заговорил:

- Пан полковник не знает, что я веду тяжбу с монастырём
босых кармелитов за восстановление своей собственности. Двоюродный
дед моей жены Терезы, покойный Януш Тышкевич, отписал
Бердичевский замок её отцу, который должен был вступить
во владение им по достижении своего двадцатилетия. По какимто
причинам, позже, монастырь тоже получил право собственности
на этот замок и земельные угодья. Все мои попытки возвратить
замок как часть наследства ни к чему не приводят. Слишком
силён вес церкви при дворе.
- Если вы не можете добиться справедливости в суде, то чем
же могу помочь вам я? - спросил Орда.
- Я заплачу вам большие деньги, только назовите сколько.
Вашим казакам стоит приказать, и они сотрут в порошок этот
монастырь вместе с монахами.
Полковник понял, чего хочет от него Завиш. Взгляд его стал
тяжелым, как сабля, опускающаяся на голову врага. Чуть подавшись
вперёд, он сказал:

-Я видел слишком много гонений и убийств на разные религии
и даже сам в молодости и по дурости принимал в этом участие.
Теперь я ничего не сделаю, чтобы осквернить место, посвященное
богу и, кроме того, выгнать ни в чём не повинных монахов.
Они перед нами ни в чём не провинились. Больше с такими
предложениями, пан Завиш, ко мне не обращайтесь. Деньги всем
нужны, но нужно и бога бояться.
С этими словами полковник встал и указал шляхтичу на
дверь.

монах был отброшен далеко в сторону. Монахов затолкали в одну
из келий, а у настоятеля, предварительно избив, отобрали монастырскую
казну. В дольном храме устроили погром, утащив всю
серебряную и золотую утварь. Затем пьяная компания отправилась
делить награбленное.

Отец Матеуш, не откладывая в долгий ящик, побежал просить
защиты у полковника Орды. Тот, выслушав настоятеля, отправил
в крепость сотню Лободы. Казаки отобрали у солдат и
офицеров деньги и ценности, и возвратили в монастырь. Поставив
караул, Лобода приказал казакам перехватать охрану и закрыть
в подвале до разбирательства.

Утром протрезвевшие солдаты начали каяться в содеянном,
но Орда всё же приказал всыпать им плетей. Подвергнуть офицеров
такому наказанию он не мог, и те молча стояли и наблюдали
за экзекуцией. Настоятель не досчитался золотой чаши с изображением
Христа, подаренной монастырю Люблинским епископом,
но никто из охраны не знал, куда она могла подеваться. Тогда
Орда построил это неуправляемое войско и во главе с офицерами
отправил к Житомирскому воеводе. Вслед ушла депеша, в
которой полковник сообщал о «заслугах» этого гарнизона и просил
прислать другой, а также жалоба отца Матеуша. Временно в
крепости и возле монастыря полковник поставил свой караул.

Гарнизон уходил под смешки и свист казаков. Все солдаты
были разоружены. Только офицерам оставили сабли и лошадей.
Немногочисленные горожане, посещавшие костёл, бросали в них
камни. Лишь один солдат с большой неохотой покидал крепость.
Им был тот самый хитрец, который так ловко спрятал от всех
золотую чашу и теперь уходил от неё всё дальше и дальше...

того, что теперь он мог свести счёты с упорными кармелитами и
наконец осуществить свой тайный план, а второй в предвкушении
денег, обещанных ему за организацию уничтожения монахов
и монастыря. Теперь монастырь был беззащитен - казаки
ушли, а новый гарнизон пока не объявился. Житомирский воевода
не торопился с его отправкой, надеясь на присутствие казацкого
полка да ещё и на экономию денег на содержание несуществующего
гарнизона, положенных в свой карман.

Завиш не хотел повторять предыдущей ошибки. Если что-то
всплывёт, ни его имя, ни имя его помощников не должны нигде
прозвучать. Поговорив с Пухачевским, он посоветовал ему договориться
с разбойниками и голытьбой, скрывающимися в ближайших
лесах. Пухачевскому не пришлось долго искать исполнителей.
Запустив через своего человека слух о том, что хочет
встретиться с разбойниками по денежному делу, он уже на следующий
день обговаривал план нападения на монастырь с одним
из главарей. Покрытый шрамами уродец, назвавшийся Гудымой,
услышав, что монахи не откроют ворота и могут оказать сопротивление,
попросил ружья, пистоли и порох.

Поговорив с Завишем и загрузив оружие в телегу, Пухачевский
в условленный час передал его головорезам Гудымы, которых
набралось человек сорок. Стараясь не шуметь, они заложили
под ворота пороховой заряд и подожгли фитиль. Раздался оглушительный
взрыв, который разнёс в щепки тяжелые ворота. Разбойники
ворвались в образовавшийся пролом. Не ожидавших
нападения монахов забивали до смерти и выбрасывали за стены в
ров. Отец Матеуш, оказавшийся по счастливой случайности возле
входа в подземелье, успел скрыться и, не дожидаясь погони, в
чём был, пошел в сторону Махновки.

В это время монастырь и костёл превращались в руины. Нападающие
подогнали несколько возов, на которые складывали
всё, что имело хоть какую-нибудь ценность. Когда грабить стало
нечего, подожгли монастырь и скрылись. Жители, пришедшие на
шум, ужаснулись от увиденного. Мёртвые монахи плавали во рву,
а в воздухе стоял смрад от пожарища.

Только один человек -Криштоф Завиш -испытал радость от
увиденного.

«Нет монастыря, и нет проблем», -подумал он.

****

Роясь полгода назад по праву наследника в Люблинских архивах
Януша Тышкевича, Криштоф Завиш нашел любопытную карту
Бердичевской крепости, на которой был проставлен крестик и
надпись, сделанная рукой воеводы: «Тайник отца». Предполагая,
что в этом месте может быть припрятано что-нибудь ценное, Завиш
любыми способами старался избавиться от монахов. Наконец
судьба улыбнулась ему прямо в лицо. Теперь, когда в монастыре
не осталось ни одного монаха и путь к тайнику был свободен, он
взял с собой вооруженную до зубов охрану и выехал в монастырь.
Перед крепостью предусмотрительный и осторожный Криштоф
оставил три десятка всадников во главе со своим братом Эдвардом,
которые спешились среди покинутых халуп, а с оставшимися
двадцатью въехал в разбитые ворота.

Развернув старую карту, он ещё раз тщательно определил
место и приказал копать. С каждой выброшенной лопатой земли
сердце Завиша начинало стучать всё сильнее и сильнее. Когда лопата
впервые попала на что-то твёрдое, он подбежал к яме и больше
от неё не отходил до тех пор, пока сундуки не подняли наверх.
Желание тут же вскрыть и посмотреть, что находится в них, просто
разрывало его на части, но появившееся чувство опасности
было сильнее. Открой он сейчас находку - и свои же пахолки закопают хозяина в яме, из которой достали сундуки, а сами разделят добычу и разбегутся в разные стороны. Поэтому когда его спросили, нужно ли вскрывать сундуки, он ответил, что реликвии рода требуют бережного отношения и вскрываться будут в поместье в присутствии ксёндза.

Когда сундуки погрузили в телегу, раздался выстрел и один из пахолков, находившийся ближе к развалинам монастыря, свалился с простреленной головой. Проёмы окон и стен вдруг ожили, и в

каждом из них появились люди явно разбойной наружности.
Стволы их ружей были направлены на отряд Завиша.
Один из них, с обезображенным шрамами лицом, крикнул:

- Пан Завиш, если хотите жить, оставьте сундуки на месте и
уходите! Не советую сопротивляться, нас в два раза больше!
- Зачем вам реликвии моего рода, вы за них всё равно ничего
не получите, а ничего драгоценного здесь нет! - крикнул в ответ
Завиш, желая потянуть время.
Из-за спины уродца появилась голова комиссара Пухачевского,
который писклявым голосом выкрикнул:

- Вот мы и посмотрим, что там есть! Советую поторопиться,
а то наши люди с утра сгорали от любопытства, ожидая вас!
Криштоф вспомнил, как однажды во хмелю проговорился
Пухачевскому, что пустой монастырь ему нужен для того, чтобы
открыть тайник предков жены.

- Пану Пухачевскому не хватило денег, и он решил подзаработать
еще. Хорошо, получи сначала аванс! - крикнул Завиш и
приказал открыть огонь.
Залп разорвал воздух, после чего раздался ответный залп. Весь
двор заволокло пороховым дымом. Когда дым рассеялся, разбойники
бросились на слуг Завиша. В этот момент в монастырь ворвались
конники Эдварда, обрушив на головы нападавших острые,
как бритва, сабли. В коротком бою полегла вся банда Гуды¬
мы, вместе со своим главарём. Первым же залпом был убит и Пухачевский,
труп которого нашли среди развалин с огромной дырой
во лбу.

Эдвард слез с коня и подошел к брату. Тот сидел на телеге,
держась за раненую руку. Из большого отверстия от крупной пули
в одном из сундуков, как зерно, высыпались драгоценные камни.
Криштоф заткнул отверстие окровавленным платком и, повернувшись
к брату, спросил:

- Эдвард, теперь ты веришь, что мы сказочно богаты?
- Теперь да! - ответил брат, который до последнего не верил в
затею с картой.

Сложившаяся обстановка на Украине требовала от Мазепы
принятия важных решений. С началом царствования Петра I
украинское войско стало все больше зависеть от московского командования.
Царь распоряжался украинскими военными частями
наравне со своими, посылая казацкие полки туда, куда ему
было нужно. Влезая в военное управление, он постоянно думал о
том, чтобы подчинить их полностью российской армии. Отношения
стали хуже, когда в 1700 году началась северная война со
шведами. Петр потребовал массу войск на широких фронтах в
Польше, Литве, Ливонии, Эстонии и безоглядно отсылал казаков
на самые дальние рубежи.

В это время Польша захотела полностью упразднить казачество
на Правобережье. Это привело к тому, что в 1702 году вспыхнуло
восстание, которое привело к войне с Польшей. Возглавил
его полковник Семен Палий. Повстанцы заняли всю давнюю казацкую
территорию до реки Случ и перевели ее под казацкое самоуправление.
Казаки стремились объединиться с левобережной
Украиной. Палий давно вел переговоры с гетманом, и по общему
решению правобережное казачество признало власть Мазепы как
гетмана всей Украины.

До этого времени гетман терпел отношения с русским царем
но, почувствовав свою силу и увидев, что в союзе с Россией войско
идет на погибель, а основы украинской державы валятся, решил
войти в союз со шведским королем Карлом XII против Москвы.
Зная, что этому может помешать Палий, и будучи хорошим политиком,
он решил устранить это препятствие на своем пути. Для
этого нужно было скомпрометировать столь влиятельного среди
правобережного казачества и населения человека.

Вначале он отправил подробнейший доклад русскому царю
о ситуации на Правобережье, в котором указал, что полковник
Палий поднимал на восстание холопов, которых активно вооружал
и использовал при своем войске. Зная, что царь не любит
восставшую чернь и тех, кто ею руководит, Мазепа сделал верный
ход. Запятая была поставлена - осталось поставить точку. Для
этого нужно составить подметное письмо о связи Палия со швед-

ским королем и, арестовав его, передать в руки русских. Встречу с
полковником он назначил в Бердичеве, пригласив на праздник по
случаю освобождения Правобережья от польских войск.

- Нет, в книге судеб оно тебе уже записано. Подаришь этот
кинжал тому, кто тебе несчастье принесет. Тогда снимешь проклятие
с себя и повесишь на него.
- Странные и мрачные речи говоришь ты мне, - сказал полковник.
- Не я, а усопший, которому было такое видение.
- Что ж, раз от судьбы не уйти, возьму его с собой. Прощай!
Палий сел на коня и поскакал вслед своей сотне, двигавшейся
на Бердичев.

лекарь. Только ему доверял Мазепа свои самые сокровенные тайны
и мысли.

Отец Юрия, гетман Иван Самийлович, в мае 1687 года, по
приказу царя, отправился вместе с московским войском на Крым,
имея двадцать тысяч казацкого войска. Старший его сын, Григорий,
был назначен наказным гетманом. Войска двинулись в низовья
Днепра, перешли Конские Воды и вошли в Великий Луг. Татары
зажгли степь, и из-за этого пришлось возвращаться обратно.
Московский воевода, князь Голицын, сделал виновниками неудачи
обоих Самийловичей и, арестовав, сослал в Сибирь.

Будучи у Самийловича в ранге генерального есаула, Иван
Мазепа после ареста гетмана принял самое непосредственное участие
в становлении его младшего сына. Распознав в нем большую
тягу и талант к врачеванию, ой отправил Юрия на обучение в
Италию. Получив образование, Самийлович занялся всерьез химией
и гипнозом. Мог снимать боль, готовить лекарства и полностью
подчинять себе волю другого человека. Он даже мог читать
мысли собеседника. Благодарный гетману за поддержку и
яро ненавидящий «московитов», Юрий по возвращению стал его
всевидящим оком, исполнителем тайной переписки со шведским
королём и средством незримого давления на любого человека,
которого нужно было подчинить воле Мазепы.

После того, как они вошли в кабинет, гетман плотно прикрыл
дверь и подошел к шкатулке. Юрий в своей простой, почти
монашеской, одежде стоял молча, положив одну руку на грудь,
ожидая, что скажет Мазепа. Тот достал подготовленный им документ
и, положив перед Самийловичем, сказал:

- Вот текст письма, которое должен написать Палий шведскому
королю. Прошу, используй свое умение, чтобы он сделал это добровольно.
Я не хотел бы заставлять полковника писать под пыткой, да
думаю, он скорее умрет, чем сделает это. Знаю его характер и волю.
- Если его воля настолько сильна, то мне будет проще это
сделать. Куда как сложнее усыпить человека, который не может
сосредоточить свои мысли, имеющего слабый и нервозный характер.
Вначале я должен присмотреться к нему, - ответил Юрий.

-При встрече будешь со мной, там и посмотришь, -заключил
гетман.

****

Под салют крепостной пушки сотня Палия вошла в ворота
Бердичевского замка. При въезде старый полковник заметил, что
охрану крепости несут сердюки*, однако значения этому не придал.
Радушный Мазепа пригласил всю казацкую старшину к накрытому
столу в гостевой зале. Справа от входа стоял человек,
одетый в монашескую одежду из дорогого голландского сукна.
Проходя мимо, Палий ощутил взгляд черных пронзительных глаз,
от которого полковнику стало не по себе.

-Кто это? -спросил он Мазепу.
-Это мой личный лекарь, -ответил он.
-Как взглянул, так мне показалось, что в меня стрела попала,
-заметил простодушный полковник.
-Да, этого у него не отнять, -произнес гетман.
Столы ломились от самых неимоверных блюд, разложенных
в дорогую золотую и серебряную посуду. Мазепа всегда возил ее с
собой в обозе и в любом походе создавал себе такую же комфортабельную
обстановку, как и дома.

Заняв свое место под образами, как и положено гетману,
Мазепа поднял первый бокал. Когда пир был в самом разгаре,
Палий стал замечать, что его верные соратники, выходя из зала,
стали куда-то исчезать. Вышел и Мазепа. Палий вдруг почувствовал,
что в воздухе повисла какая-то напряженность.

-Посмотри, куда это наши гуляки пропали,-сказал он полковому
есаулу Кочубею, который остался за столом один из всей
его старшины.

Кочубей кивнул и вышел из зала. Люди из старшины Мазепы вдруг перестали гомонить и стали искоса поглядывать на Палия.

Вдруг с криком: «Измена! Пан полковник, измена!» в зал вбежал Кочубей, отмахиваясь саблей в левой руке от нескольких сердюков. Правая его рука обвисла, и из нее на пол капала кровь.

Силы были неравными, и есаула скрутили. Ближайшие к Палию
сторонники Мазепы бросились к нему, но он успел выхватить
пистоль и выстрелить. Первый из нападающих свалился, а остальные
на мгновение отпрянули. Это позволило полковнику выхватить
саблю, однако подбежавший сзади сердюк нанес ему удар
рукоятью кинжала, от которого Палий покачнулся и упал без
чувств.

- Он хочет с вами поговорить.
Гетман подумал и, взяв охранника, вошел в келью. Седой полковник
гневно взглянул на посетителя и спросил:

- Почему и за что?
- Не я, Семен, это решаю, а московский царь. Я только исполняю
приказ. А за что, я отвечу - за твои вольные отношения с
холопами и воровскими людьми.
- И ты сдашь казака, который отвоевал тебе гетманство на
Правобережье?
- Мне придется, я обязан исполнить его волю. Если царь учтет
твои заслуги перед ним, то сам отпустит.
Палий бессильно откинулся на лежанку, а затем вдруг резко
вскочил и выпалил:

- Нет, дорогой гетман, вижу, ты здесь руку приложил, а разговоры
о царе только предлог! Мешаю я тебе власть здесь держать,
да и боишься ты меня!
С этими словами он грозно сжал кулаки и двинулся на Мазепу.
Острое копье караульного больно ткнулось ему в грудь. Палий
остановился, а потом, как будто вспомнив что-то, сказал:

- Хорошо, будь по-твоему. Может царь меня поймет. Есть у
меня кинжал старинной работы с золотой рукоятью, который
отобрали твои молодцы. Прошу принять его в дар за то, что не
лишил меня жизни.
- Ладно, возьму его, но в обмен я должен что-то дать, - сказал
Мазепа.
- Выполни одну мою просьбу: отпусти моих казаков, не губи
из-за меня, - попросил Семен.
- Согласен, сделаю так, как просишь, - заверил гетман и вышел.
Усиленная охрана тут же заняла место у двери.

Мазепа приказал хорунжему принести кинжал, отобранный
у полковника. Стоя перед полуразрушенным входом в замок, он
вдыхал свежий воздух после тяжелого запаха кельи, ожидая хорунжего.
Через некоторое время кинжал был в его руках. Обладатель
солидной коллекции оружия и большой его знаток, Мазепа
был поражен умением древних мастеров. Разглядывая кинжал,

он обратил внимание на герб, выполненный на ручке - шестиконечная
звезда и полумесяц. Он где-то видел его. Тут взгляд гетмана
упал на герб над входом. Это было то же самое изображение.
Он срочно приказал привести монаха-кармелита. Когда тот смиренно
предстал перед ним, Мазепа спросил:

- Чей это замок, монах?
- Этот замок принадлежит монастырю босых кармелитов.
- А это ваш герб? - он указал на лепное украшение над входом.
- Нет, это герб рода Тышкевичей. Киевский воевода, Януш
Тышкевич, подарил этот замок монастырю.

Гетман слышал об этом старинном роде и остался доволен
тем, что в его руках оказалась такая древняя реликвия.
Наутро затрубили трубы, ударили в литавры, и войско Мазепы
двинулось на Киевщину, увозя закованного в кандалы фастовского
полковника Семена Палия, которому предстояла еще
долгая дорога в Сибирь...

Они поднялись наверх и вышли в подземный костел, где вместе
помолились. Костел сверкал чистотой и строгим убранством.
Икона Пресвятой Девы Марии уже год, как была снова привезена
из Люблина. До этого Польша покончила с казацким движением
на Правобережье и подавила стихийные восстания гайдамаков.
Начался период относительного затишья и мира. Безлюдный и
опустевший Бердичев стал снова заселяться жителями.

Монахи-кармелиты возвратились в настоящие руины и, живя
в жалких халупах, своими руками обрабатывали землю для пропитания
и восстанавливали монастырь. Руководство ордена, из
соображений безопасности, позволило монахам содержать гарнизон,
вследствие чего Бердичевский кляштор стал надежной
крепостью, куда во время волнений шляхта сдавала на сбережение
свои драгоценности. Старая сокровищница была не столь
надежной, и приорат пригласил архитектора Тарнавского для
строительства новой, более надежной и скрытой от чужих глаз.
Эта задача так захватила архитектора, что уже через год помещение
было закончено.

Во дворе крепости шла работа по ремонту старых стен. Архитектор
сделал несколько замечаний работающим и возвратился
к приору.

- Как истинный католик, вы понимаете, пан Григорий, что
тайну сокровищницы не должен знать никто, кроме нас с вами.
Мы входим в высший совет хранителей, который состоит из семи
человек, но никто из остальных не знает, где находится сокровищница
и как она открывается. На всякий случай, все ваши чертежи
будут храниться под семью печатями в том месте, где укажет
Орден. Мы не хотим допускать ошибок, когда в давние времена
хранителем сокровищницы был один человек. Если случалось
вдруг что-то непредвиденное, какой-то катаклизм, секрет
чаще всего утрачивался, а с ним и сокровища, накопленные с таким
трудом. Есть, кстати, этому и пример. В давно прошедшие
времена во Франции монастыри обменивались деньгами, которые
служили вкладом, уплачиваемым добровольно в церковную
казну. Эти деньги переводились в драгоценные камни, которые

стекались в один из монастырей. Там общее церковное достояние
хранилось в тайной сокровищнице. Она находилась глубоко
под столбом посреди виноградника, через отверстие в котором
туда сбрасывали камни. Только один человек знал, где находится
эта сокровищница. Случилось так, что он трагически погиб. До
сей поры десять тысяч драгоценных камней, опущенных в эту
необычную копилку, находятся под одним из сотен тысяч столбов,
стоящих на виноградниках. Старания монахов многих веков,
гигантские церковные приношения всего мира утрачены безвозвратно,
- сказал приор.

- Я все понимаю, отец Людовик. Все черновики сегодня же
уничтожу. Те, кто работал, полностью механизма сокровищницы
не знают, - ответил Тарнавский.
- А что вы скажете о своем помощнике - Александре Мелье? спросил
приор.

- Способный молодой человек, будет хорошим архитектором.
Получил прекрасное образование во Франции. Немного
скрытный, но с сокровищницей он не работал, - ответил Тарнавский.
- Что ж, пан Григорий, встретимся завтра, у меня еще много
неотложных дел, - сказал отец Людовик и поспешил в костел.
Архитектор сел в коляску, и возница вывез его за ворота крепости
прямо в наступающие сумерки.

поэтому он даже обрадовался дипломированному помощнику,
который согласился ехать в этот полуразвалившийся городок.
Тарнавский резко открыл дверь. За столом сидел Мелье и просматривал
черновики чертежей сокровищницы.

- Что вы здесь делаете, пан Александр, и разве я разрешал
входить в мою комнату без меня? - спросил архитектор.
Мелье спокойно посмотрел ему в глаза и сказал:

- Я просматриваю чертежи монастырского тайника, и мне
очень понравились ваши технические решения.
- Вы проявляете ненужную любознательность и откровенное
хамство. Дайте сюда чертежи! - потребовал Тарнавский.
Помощник молча протянул бумаги и криво усмехнулся. Архитектор
поднес чертежи к свече и бросил запылавшие листы в
печь.

- Думаю, что завтра сокровищница будет полна монастырского
добра, - произнес Мелье.
- Какое вам дело до сбережений церкви? - спросил Тарнавский.
- Я хочу, чтобы монастырь поделился со мной своими богатствами,
- ответил помощник.
- Вы считаете, что кляштор имеет несметные богатства? с
усмешкой спросил архитектор.

- Считаю, что да. Когда-то мой давний предок просто черпал
здесь драгоценности, основную часть которых отобрал бывший
хозяин замка. Изучив записи предка, я занялся тем, что перерыл
тайные архивы и картулярии*, где мне удалось обнаружить любопытные
сведения о тайниках с драгоценностями. Думаю, монастырь
их давно нашел, и теперь пришло время восстановить
справедливость, - сказал Мелье.
- Вы никогда не попадете в подземелье и не откроете сокровищницу!
- воскликнул архитектор.
- Попаду и открою, я разобрался в ваших чертежах! - отрезал
помощник. - И вы мне в этом не помешаете!
Разволновавшийся Тарнавский вдруг схватился за сердце и

взглянув на побледневшее лицо, приложил к губам зеркало. Дыхание
отсутствовало -архитектор был мертв.

«Хвала богу, мне не пришлось брать грех на душу!» -подумал
Мелье и, взяв свечу, вышел из комнаты. Войдя к себе, он быстро
начертил по памяти схему сокровищницы, сделал с неё копию и
спрятал в двойное дно своего чемодана.

Наутро служанка обнаружила безжизненное тело Тарнавского,
а через некоторое время монахи увезли его в кляштор.

Взяв настоятеля, они быстро спустились в подземелье. Пробитый
штырями насквозь, Мелье лежал на полу в луже потемневшей
крови. В руках он держал пустой мешок и потухший факел.
Рядом, пропитанный кровью, валялся листок бумаги с планом
сокровищницы.

- Вот и первая крыса, - сказал настоятель и закрыл покойному
глаза.
- Будем надеяться, что последняя, - произнес отец Людовик
и, подняв листок с планом, сжег его на факеле...
Гибель помощника архитектора представили как несчастный
случай при строительстве, а его вещи передали родственникам.

- Кто из вас Щербина? - спросил Пулавский.
Вперёд вышел крепкого телосложения, коренастый, средних
лет человек. На его лысой голове была огромная шишка, из раны
от косого сабельного удара через грудь сочилась кровь, которая
пропитывала изодранную одежду. Один глаз заплыл, превратившись
в щелку, но второй смотрел дерзко и вызывающе.

- Чего хочешь и добиваешься ты, холоп, со своей бандой? поинтересовался
региментарь.

- Хочу, чтобы работали не мы на вас, а вы на нас! - с вызовом
ответил Щербина.
- Я так и знал! - воскликнул Пулавский и продолжил:
- Если бы ты сказал, что добиваешься равенства, я бы ещё,
может, и поговорил с тобой, но ты хочешь того же, что и я, только
наоборот, поэтому должен остаться либо ты, либо я. Поскольку
сила и власть на моей стороне, то пора нам прощаться, холоп.
Повесьте его!
- Думаю, тебе, пан, тоже не пироги пекут, скоро там свидимся!
- крикнул Щербина, которого уже потащили к виселице.
Пулавский посмотрел на остальных пленных и добавил:

- Этих пытать и закопать!
Проводив взглядом солдат, региментарь задумался. Ситуация
была непростой.
В начале шестидесятых годов XVIII века политическая жизнь
Польши являла собой картину полнейшей анархии. Бесконечные
интриги магнатства и шляхты, бескоролевье и борьба за престол,
правительство, неспособное провести на сейме никакого решения,
малочисленная, плохо организованная и вооруженная армия,
лишенная твёрдой дисциплины - всё это приводило Речь
Посполитую в состояние полного развала. Избранный в 1764 году
королём польским Станислав Понятовский, фаворит Екатерины
в бытность её принцессою, был наделён честолюбием, но отличался
мягким и нерешительным характером. Он сразу же столкнулся
с трудностями, разрешить которые у него не хватало ни
способностей, ни сил. Речь шла о положении диссидентов - разномыслящих
в вере, большей частью православных - украинцев

и белорусов, притесняемых католической церковью и искавших
помощи у России. Воспользовавшись их жалобами, Екатерина
Вторая потребовала уравнения православных в правах с католиками.
Полномочный министр Екатерины при варшавском дворе,
князь Репнин, опираясь на десять тысяч русских штыков, предложил
польскому сейму обеспечить свободу вероисповедания и
гражданские права иноверцам. Встретив сопротивление шляхты,
он приказал ночью арестовать четырёх влиятельных вожаков
и отправить их под конвоем в Россию. Недовольные депутаты
примолкли, и закон о диссидентах был принят. Взрыв негодования
распространился по дворянской Польше. В местечке Бар
Каменецкий епископ Красинский, адвокат Иосиф Пулавский со
своими тремя сыновьями 29 февраля 1768 года составили Конфедерацию,
то есть союз против решений сейма. Они объявили
Станислава лишенным престола и послали своих людей в Турцию,
Саксонию и Францию за помощью. Число конфедератов
быстро увеличивалось, хотя движение носило характер чисто дворянский:
отвлечённые лозунги не могли увлечь подневольное крестьянство.
Екатерина в ответ на Конфедерацию ввела в пределы
Польши новые войска. Столкновения с конфедератами повсюду
оканчивались их поражением. Тогда фанатизм конфедератов
обратился против провославного населения. Возбуждаемые католическим
духовенством, они преследовали покинувших унию
украинцев, издевались над православными священниками. Пулавский,
возглавивший отряд конфедератов, вначале воевал против
правительства и против холопов, которые стали объединяться
в многочисленные отряды, штурмуя города и шляхетские имения.
После неудачного нападения на Львов, он в начале мая ушел
на Правобережье Украины и, распылив своё пятитысячное войско
по основным опорным пунктам, занялся вербовкой шляхты в
Конфедерацию. Приход русских частей не был для него неожиданностью,
однако теперь для победы над ними надо было вновь
объединяться в крупные силы. Естественно, осады изматывали и
задерживали противника, давая время на подготовку новых отрядов,
но не приносили перелома в ходе боевых действий.

При поддержке и с разрешения настоятеля кляштора крепости
«Пресвятой Марии Панны» отца Йозефа Зволинского, региментарь
с полуторатысячным отрядом укрепился в цитадели. Уже
сейчас, понимая, что находится в Бердичеве как в мышеловке, он
медлил и не принимал решение о дальнейших действиях, надеясь
на толщину стен, огневую мощь и неприступность крепости.

Настоятель пожаловался Пулавскому, что кляштору досаждает
священник Михайловской церкви, который, пользуясь постановлением
сейма, стал посылать во все инстанции жалобы и
прошения о возвращении православной церкви Чудотворной
Иконы Божьей Матери, которая была подарена монастырю её
законным владельцем, и вот уже более ста лет служит предметом
гордости и паломничества католиков. Региментарь, находясь в
упадническом настроении, от понимания безвыходности своего
положения, найдя повод выплеснуть хоть на кого-то свой гнев,
приказал офицеру карательного отряда выгнать в округе православных
священников, а церкви разорить и сжечь.

Поручик с солдатами ворвался в церковь и, звеня шпорами
по деревянному полу, направился к ризнице. Вышедший отец
Афанасий, увидев непрошенных гостей, произнёс:

-Пришедший с миром в храм божий, да обнажит голову!
-Забей этому попу его поганую глотку! -приказал Рачевский
солдату.
Тот, заученным движением, сорвал крест с груди священника
и изо всей силы вогнал ему в рот. Кровь брызнула из носа и разорванных
губ, а несколько зубов, как рассыпавшиеся бусы, со стуком
попадали на пол. Священника связали и бросили в угол. Когда
вынесли всё ценное, в том числе и скифский кубок, для передачи
в монастырь, поручик приказал сжечь храм. Построенная из
дерева ещё Василием Тышкевичем, прадедом Януша Тышкевича,
пережившая за более чем два столетия много войн и невзгод, церковь
вспыхнула, как спичка, и огонь унёс последнее напоминание
о православии древнего рода.

Из Успенской церкви наблюдали пожар и, как только каратели
двинулись к ней, все быстро покинули храм. До церкви оставалось
метров сто, когда перед Рачевским и его солдатами, как изпод
земли вырос отряд донских казаков. Тяжелый палаш снёс ему
голову, которая, откатившись на обочину, с удивлённо открытым
ртом ещё моргала глазами, как-бы задавая немой вопрос зачем
её отделили от туловища?.. Передовые части русских уже
подходили к крепости.

крепость со всех сторон. Пушкари деловито хлопотали у орудий,
предчувствуя жаркую баталию, пехота проверяла амуницию,
готовясь к штурму, а младшие офицеры, собираясь в кучки, пытались
предугадать стратегию командующего и его дальнейшие
приказы, поскольку все старшие офицеры были вызваны на военный
совет.

Военный совет начал начальник штаба, который по собранным
лазутчиками данным довёл до командиров численность гарнизона
крепости, его вооружение и приблизительный запас провианта,
которого осаждённым должно было хватить на месяц.
Затем были выслушаны предложения командиров. Мнения командиров
пехотных полков разделились - один настаивал на скорейшем
штурме, другой на взятии крепости измором, а третий
предлагал сделать подкоп и атаковать только после подрыва стены.
Полковник Гурьев, командир полка донских казаков, поддержал
второго, поскольку прирождённые конники, его казачки, не
любили лазить по стенам. Высказались и остальные присутствовавшие
командиры. Всё это время Кречетников молча сидел в
лёгком походном кресле и внимательно слушал офицеров. Сорокалетний
генерал, он был исполнительным, не особенно вникающим
в политику человеком. Тупо выполняя приказы, генерал,
однако, был очень хитёр и не лишен амбициозности. При случае,
старался блеснуть самостоятельностью, что, впрочем, к большим
успехам не приводило.

Когда начальник штаба доложил ему обобщённое предложение
военного совета, в котором предлагалось, не теряя солдат,
вести постоянный обстрел крепости артиллерией, деморализуя
осаждённых и, в конце концов, принудить их к сдаче. Другими
словами, держать осаду до тех пор, пока в крепости не закончится
провиант и голодные конфедераты сами не откроют ворота.
Как только начальник штаба закончил, Кречетников хотел уже
утвердить принятое советом решение, но тут прибыл курьером
гвардейский офицер и вручил пакет от императрицы. Присутствующие
офицеры зашумели в ожидании неожиданных новостей.
Получение депеши от самой Екатерины II прямо в районе

боевых действий говорило о том, что выполнение предписанных
в ней указаний требовалось немедленно, как важных для государства.
Генерал бережно вскрыл пакет и, пробежав глазами содержание,
довёл офицерам касающиеся их пункты.

Императрица предписывала расправляться с отрядами восставшей
черни, называющей себя гайдамаками, как нарушающими государственный
порядок не только в Польше, но и могущими перенести
смуту и разбой на земли Российского государства. Для этой
цели Кречетникову приказывали после уничтожения конфедератов
в Бердичеве отправить конный полк казаков в район гайдамацкой
Умани, а основному войску выдвигаться на Хмельник, активно и
беспощадно уничтожая конфедератов и восставшую чернь.

До приказа Екатерины, восставшие крестьяне с радостью
встречали русские части, оказывали помощь и были прекрасными
лазутчиками. Таперь полкам Кречетникова предстояло воевать
на территории, на которой не будет поддержки ни от народа,
ни от восставшей верхушки. Это понимали и офицеры, но
знали они и то, что непримиримая вражда конфедератов с гайдамаками
позволит русскому войску передушить их поодиночке.
Смущал всех один факт. По дороге, к войску прибилось несколько
отрядов гайдамаков, общей численностью в двести человек,
которые хотели помочь русским при штурме крепости. Они расположились
рядом с основным лагерем. Между ними и солдатами
сложились тёплые, почти дружественные отношения. Как теперь
поступить с ними? Этот вопрос мучал сейчас каждого уважающего
себя офицера, сидящего на совете. Все ожидали, что по
этому поводу скажет командующий.

Генерал был на седьмом небе от такого доверия и внимания к
нему императрицы, которая в конце депеши пожелала скорейших
побед в баталиях. Он уже витал в облаках победных салютов,
поэтому амбициозность и желание поскорее отрапортовать о
взятии крепости взяли верх над разумом. С горящими глазами,
даже чуть запинаясь от волнения, он сказал:

- Господа офицеры! Императрица ждёт от нас виктории, а не
просиживания штанов за картами, в ожидании, пока неприятель

сам откроет ворота крепости. Даю всем командирам двое суток
на подготовку к штурму. Штабу отработать план взаимодействия,
сигналы управления и довести до каждого офицера. Артиллерийским
батареям сегодня же определиться и начать пристрелку
орудий по крепости. Какие будут вопросы?

Воцарившуюся тишину нарушил полковник Коровин, который,
поднявшись с лавки, спросил:

- Ваше превосходительство, в сложившейся обстановке неясен
вопрос, как теперь поступать с отрядами гайдамаков, находящимися
возле моего полка?
Кречетников, не отличавшийся великодушием, замялся, но,
видимо, план избавления от восставших крестьян внезапно пришел
ему в голову, и он уже уверенно ответил:

- Ваши солдаты и офицеры, полковник, распустили слюни
перед этими ворами, которые не чтут законов своего правительства.
Во избежание смуты в вашем полку при штурме они будут
взаимодействовать с полком полковника Панина. Такие же смутьяны
сожгли вместе с имением его брата вместе с семьёй, поэтому
он будет обращаться с этим ворьём так, как они того заслуживают.
Ну а после взятия крепости посмотрим, как с ними поступить.
Попрошу сидящих здесь офицеров сей документ - он
поднял приказ Екатерины - до моего разрешения не разглашать.
Если вопросов нет, то все, за исключением полковника Панина,
свободны.
Когда они остались одни, генерал без обиняков сказал:

- Вы, господин полковник, должны избавить нас от гайдамаков,
которые уже начали сеять вольнодумство в головах солдат и
офицеров. При штурме пошлёте их на стену первыми, и ни один
из них не должен остаться живым после баталии. Разрешаю вам
любые действия, только избавьте меня от этой головной боли.
- Я понял вас, ваше превосходительство, - ответил Панин.
- Вот и ладненько, идите, служите Отечеству, дорогой, - провожая
его, сказал Кречетников, а сам подумал: «Теперь и волки
будут сыты, и овцы целы».

Кирило Круть, бывший конюшеный пана Журбинского, был
выбран ватажком всех отрядов гайдамаков, прибившихся к русскому
войску. За несколько часов до штурма вестовой передал
ему приказ перейти в расположение первого пехотного полка
полковника Панина. Прощаясь с ним, полковник Коровин, проникшийся
уважением к этому честному и открытому человеку,
не выдержал и сказал:

- Нарушаю я присягу, Кирило, но кривить душой не могу.
Есть приказ императрицы расправляться с гайдамаками. Поэтому
сейчас уводи своих в лес, и уходите подальше от Бердичева.
- Спасибо, пан полковник, что увидели в нас не быдло подневольное,
а душу человеческую. Знаю, что любым господам вольный
раб - не по нраву. Пойдём в лес, - трусами и предателями
обзовут, больше себе навредим. Тут все, кто счёты кровные с шляхтой
имеет и назад не повернёт. Пойдём на штурм... А там глянем,
как обернётся. Прощевайте пока, - с этими словами Круть повернулся
и повёл отряд к полку Панина.
- Да поможет тебе бог! - крикнул вслед Коровин.
Оглушительная артиллерийская подготовка предшествовала
штурму. Артиллеристы сноровисто, но с какой-то особой важностью
от понимания своей значимости заталкивали заряды и
ядра в стволы пушек. Огонь вёлся из всех орудий, превратив крепость
в сплошное облако пыли и порохового дыма. Внутри кре¬
пости от зажигательных бомб начался пожар. Штурм начался с
боя барабанов и сигналов трубачей. Поддерживаемые сильным
артиллерийским и ружейным огнём, русские бросились на приступ,
неся на себе штурмовые лестницы. Легко вооруженные, не
обременённые амуницией, держащие в руках только сабли и топоры,
гайдамаки первыми стали карабкаться на стены и исчезать
в пороховом дыму, закрывавшем верхнюю часть стены. Рота,
которая должна была идти на приступ вслед за ними и развивать
успех, вдруг остановилась и заняла позицию за естественными
укрытиями перед крепостью. Пули, камни и сабельные удары, не

давали русским закрепиться на стене, и Кречетников, увидя, что
несёт большие потери, приказал бить отбой. Гайдамаки, увлечённые
боем и сознательно не посвященные в сигналы управления
русским войском, продолжали отчаянно сражаться, надеясь на
поддержку русских. Стрельба из пушек прекратилась, и дым развеялся.
Со стороны полка Панина, стало хорошо слышно, как на
стене и во дворе крепости лязгают сабли и звучат выстрелы. Добровольцы
все до последнего, за исключением лежащих убитыми
у крепости, забрались на стену и вели там неравный бой, который
перебросился уже во двор замка. Не выдержавший премьер-майор
Щукин, подбежал к Панину с пистолетом и потребовал немедленно
отдать приказ полку о поддержке осаждавших, иначе будет
рассматривать это как предательство. Полковник кивнул, и
майора тут же обезоружили и арестовали. Рота, притаившаяся
возле крепости, так и не двинулась с места. Когда бой затих, из
груды тел под стеной вдруг поднялся одинокий боец из отряда
Крутя и, пошатываясь, медленно пошел в сторону русских. Из
крепости не раздалось ни единого выстрела вслед. Когда до роты
оставалось несколько шагов, поручик Бользен, которому Панин
поручил расправиться с гайдамаками в случае отступления, поднял
пистолет и в упор застрелил уцелевшего повстанца. Ещё не
рассеялся дым от пистолетного выстрела, как из густого кустарника
прозвучал ещё один, и мёртвый поручик упал лицом в грязную
лужу.

-Пометил шельму, -прошептал стрелявший солдат и тихо
отполз в сторону.

жи они их, - через несколько часов нас попросту раздавили бы.
Видимо, как и мы, они им далеко не друзья, раз пожертвовали
победой ради уничтожения кучки простолюдинов. Признаюсь, в
какой-то момент я пожалел, что эти холопы не с нами. Думаю,
надо освободить оставшихся в живых гайдамаков с письмом к
Кречетникову, что мы восхищены их мужеством при штурме.

- Все убиты, до единого - проинформировал Франц.
- Жаль, а то бы пощекотали нервы генералу, - с сожалением
отметил Казимир.
Больше всего осаждённым досаждала батарея, стреляющая
из-за реки. Имея хорошего квартирмейстера* и хорошо обученных
артиллеристов, она наносила большой урон в крепости. Два
больших единорога* со страшным грохотом методически изрыгали
железные ядра, от которых начали трещать и разрушаться
стены. Ядра крепостных орудий до батареи не долетали. Надо
было срочно предпринимать какие-то действия, и Пулавский собрал
командиров на совет. На нём присутствовал и настоятель
кляштора. Командиры предлагали конным отрядом прорваться
по гребле через Гнилопять и, уничтожив батарею, уходить к
Хмельнику, на соединение с генералом Беляком, который уже собрал
под свои знамёна четырёхтысячное конфедератское войско.
Пулавский категорически отверг это предложение. Реально пробиться
через рогатки на гребле, под картечью пушек, было равносильно
самоубийству. Ротмистр Свинцицкий предложил собрать
отряд добровольцев под его началом и, переплыв ночью
реку, захватить и взорвать пушки. План был реальный, но попасть
отряду обратно в крепость живыми шансов не было.

Тихо сидевший в углу, отец Йозеф вдруг заговорил:

- Хочу предложить пану региментарю услуги монастыря для
выполнения плана ротмистра. Из крепости есть подземный ход,
который имеет выход в лесу за батареей с другой стороны реки.
Радостные возгласы и шумное ликование в честь настоятеля
завершили поведанную им тайну. Пулавский в сердцах обнял Зволинского.
Тот смущённо топтался на месте. Никогда и никому,
при любых опасностях, кармелиты не выдавали своих подземных

ходов, но, когда пару ядер из единорогов попали в монастырь,
проломив стену, он принял решение открыть ход, тем более, что в
подземелье отсутствовали оборудованные тайники.
Братья Пулавские расположились в типографии монастыря,
где активно печатались листовки и воззвания к шляхте о поддер-
жке конфедератского движения. Замечательные силачи и лихие
наездники, мастерски владеющие оружием, они к тому же были
чрезвычайно образованны и умны. Короткие часы затишья про-
водили в монастырской библиотеке или типографии.

Пригласив на секретный разговор начальника гарнизона,
полковника Чарнецкого, - старого и опытного вояку, они уединились
в дальней комнате типографии. Ознакомившись с состоянием
подземной галереи и убедившись, к своему большому удовлетворению,
что по ней можно без проблем провести коня, Кази|
мир тщательно продумал дальнейшие действия и решил посове-
товаться.

- Буду говорить предельно коротко и ясно. Сегодня ночью
ротмистр Свинцицкий со своими людьми уничтожит батарею и
возвратится в крепость. Я уже обговорил с ним все детали. Мы же
с тобой, Франц, берём десяток хороших всадников и, под шум в
русском лагере, пробиваемся на Хмельник, за помощью к генералу
Белику. Видимо, наши гонцы перехвачены и генерал не знает
об осаде крепости. Вам же, пан полковник, предстоит держать
осаду до нашего прихода. Если вдруг мы не пробьёмся, и в течение
десяти дней войска Велика не будут у стен города, поступайте
по обстоятельствам.
- А что делать с казной Конфедерации, пан региментарь? спросил
Чарнецкий.

- В случае опасности, с двумя доверенными людьми, закопайте
казну в подвале крепости. Присутствие монахов исключено.
Мы не лезем в их секреты, а они не должны знать наши, - ответил
Пулавский...
Так же думал и настоятель кляштора, который в этот момент
укладывал все ценности и Чудотворную икону в один из тайников
подземелья, оставив небольшую, но не бедную казну в кляш-

торе. Она должна будет отвлечь захватчиков от поиска основных
богатств монастыря. В другом тайнике отец Йозеф спрятал драгоценности
и деньги шляхты.

Потеряв осадные пушки, Кречетников приказал военному
инженеру подвести к крепости минную галерею, раскопав подземный
ход. Полк Коровина, заняв выгодные позиции, перекрыл
дорогу на Хмельник, в ожидании конфедератов Велика. Не зная,
где ещё могут быть выходы из подземелий, посты охраны по периметру
были увеличены вдвое. Потеряв при первом штурме
около ста пятидесяти солдат, перед вторым штурмом приняли
решение обстреливать крепость в течение трёх суток не только
днём, но и ночью.

Крепость потеряла втрое меньше, но когда Чарнецкому доложили
о запасах пороха и провианта, он призадумался. По расчётам,
пороха хватало всего на неделю интенсивной стрельбы, а
провианта на две недели. Надо было искать выход, как пополнить
запасы. Напрашивалось одно - сделать молниеносную вылазку
и захватить необходимое у русских. Наблюдатели доложили,
что за батареей возле Успенской церкви расположился полковой
обоз, поэтому Чарнецкий отдал приказ - подготовить конный
отряд в четыреста сабель и сотню стрелков.

В полдень все орудия русских начали обстрел крепости. Под
эту канонаду остальное войско мирно обедало, не ожидая активных
действий от осаждённых. В какой-то момент заговорили орудия
крепости, а из ворот стремительно вылетела конница. Пока
русские соображали, конфедераты захватили батарею и часть
обоза. Пробиваться назад отряду пришлось с боем и под сильным
ружейным огнём, однако две повозки с порохом, три с провиантом
и одна отбитая пушка благополучно достигли ворот.
Несмотря на удачную добычу, отряд, попав под перекрёстный
огонь, потерял почти шестьдесят человек.

Кречетников был в бешенстве. Обругал и сделал виновными
всех, вплоть до своего адъютанта. Штаб предложил совмещать
артиллерийский обстрел с ложными атаками на крепость, чтобы
усилить эффективность артиллерии по поражению живой силы.
При обстреле, наблюдение со стен вели только сигнальщики, а
остальной гарнизон прятался в подвалах и укрытиях, поэтому
потери были минимальными. Когда русские провели первую лож-

ную атаку, защитники, выбегая из укрытий, попали прямо под
дождь осколков и потеряли почти сто человек. Этот кошмар и
днём и ночью, продолжался трое суток.

Раскопать подземный ход сапёрам так и не удалось. От сильного
взрыва, в него начала просачиваться вода. В четыре утра
русские двинулись на приступ. Колонна Панина прорвалась к главным
извилистым воротам. Подложенная под ворота петарда взорвалась,
но образовавшееся отверстие было недостаточно для прохода.
Ворота изнутри оказались заложены брёвнами и засыпаны
землёй. Расширить отверстие осаждённые не давали, поражая
огнём и штыком каждого, кто показывался в нём.

По штурмовым лестницам солдаты лезли прямо в амбразуры,
где стояли пушки, однако ожесточённое сопротивление конфедератов
не давало возможности русским пробиться через стену.
После двухчасового штурма были выведены из строя многие
офицеры. Потери достигли двухсот человек.

В седьмом часу утра начали бить отбой, и русские откатились
от стен. Крепость тоже понесла ощутимые потери, но осаждённые
отважно сражались, надеясь на долгожданную помощь.

кого заменил старший офицер Олич, который и прислал в русский
лагерь парламентёра. Кречетников продиктовал ему главные
условия капитуляции. В крепости ознакомились с условиями
сдачи и через несколько часов выбросили белый флаг.

По четырнадцати пунктам подписанного соглашения осаждённые
сохраняли своё личное имущество, офицеры и солдаты
объявлялись военнопленными, а лицам гражданским предоставлялась
свобода. Больные и раненые получали немедленную медицинскую
помощь. Владения монастыря и помещиков остались
за ними, как и действующие привилегии, но монастырю предписывалось
сдать казну в русское войско.

Через неделю, прихватив из крепости больше сорока пушек,
русские двинулись на Хмельник, оставив на месте небольшой гарнизон.
Кармелиты занялись восстановлением своего хозяйства и
ожидали возвращения настоятеля, который скрылся из монастыря
ещё до вступления русских в крепость.

В тёмном и сыром подвале крепости, под метровым слоем
земли, остался лежать сундук с казной конфедератского войска,
о местонахождении которого теперь не знал никто. Оба помощника
Чарнецкого погибли при последнем штурме...

доносы Ржеуцкого. Вообще, знатная и богатая шляхта не имеет
никаких убеждений и готова служить кому угодно. Остальные
подчиняются общественному мнению, которое создают эти же
самые бессовестные монстры, - ответил Дибич.

- Значит, вы считаете, пан Дибич, что вся остальная шляхта это
просто безмозглые овцы? - спросил Юзеф Зджиховский, землевладелец
из липовецкого повета.

- Нет, я ещё раз повторяю, она просто боится общественного
мнения среди своего шляхетского окружения. У меня нет личной
неприязни к остальной шляхте, за исключением, может быть,
к женам сосланных поляков. Декабристские жены последовали за
своими мужьями и разделили их участь, пожертвовав всем. Поведение
же польских жен отнюдь не жертвенное. Те из них, кто сразу
не вышел замуж, ограничились одним только ношением траура,
который дольше всего носили те, кому он больше всего шел к
лицу, - ответил Дибич.
Четвёртый участник карточной игры, Адам Ружицкий, молча
слушал собеседников и вспоминал ещё недавние события, после
которых ему чудом удалось избежать ареста.

Реакционная политика Николая I, направленная на уничтожение
прав, дарованных конституцией Польского Королевства
1815 года, обострила положение в этой стране. Шляхта не оставляла
надежд на восстановление полной свободы и независимости.
Толчком к восстанию послужила июльская революция во
Франции. Повстанцы вынудили русские войска покинуть пределы
Королевства. В созданном коалиционном Национальном правительстве
главную роль играла консервативная шляхетская верхушка,
которая стремилась свернуть восстание. Карл Ружицкий,
возглавивший шляхту в Бердичеве, был дядей Адама. Под Чудновом
они сошлись с русским отрядом и одержали победу. Но на
этом всё и закончилось. Отказавшись провести земельную реформу,
правительство оттолкнуло крестьян от восстания, что, в конечном
счёте, привело к его поражению. Дядя Адама, предчувствуя
поражение, не взял его с собой, оставив печатать листовки
в кармелитской типографии. Там он и узнал, что бердичевский

отряд был наголову разбит под Жеребками. Спрятав с монахами
всё, что уже было напечатано, Адам затаился у знакомого купцаармянина.
Когда в городе всё успокоилось, он решил пока не возвращаться
в имение отца, а предаться вольностям холостяцкой
жизни, тем более что отец сам, побаиваясь его ареста, попросил
его пока побыть в городе и регулярно снабжал хорошими деньгами.
Проводя время в развлечениях, Адам стал членом «Товарищества
балагуров».

Товарищество не было политической организацией. Балагуры
включали в себя поклонников демократизации общества, в
основном молодых людей среднего достатка. Они всячески показывали
свой протест против аристократизма и французомании.
Одевались в стиле бердичевских еврейских возчиков - грубую
свитку, подпоясанную черкесским поясом, кожаные штаны и картуз.
В холода картуз заменяла баранья шапка, а поверх свитки
надевали короткий крестьянский кожух. Демонстративно проявляя
неуважение к существующим общественным нормам и
правилам, насмехались над образованием и щеголяли физической
силой. Самыми любимыми развлечениями были охота один
на один на волка, соревнования на конях и шумные гулянки, которые
по обыкновению заканчивались мордобоем. Особым шиком
было заманить приехавшего на ярмарку купчишку или помещика
к карточному столу и обыграть его до последней копейки.

Борский и Зджиховский тоже были «балагурами», но сегодня
в их планах не было цели обыгрывать гусарского офицера или
устраивать шумную оргию. После того, как в Писках* Борский
на спор бросил факел на соломенную крышу хаты, после чего
сгорело еще пять еврейских халуп, они уже три дня отсиживались
в его доме, узнавая новости о пожаре от слуги, которого регулярно
отправляли за вином и закусками на рынок. Дибич был на
постое у Борского и занимал одну из комнат в его доме.

Когда игра была закончена, гусар пошел спать, а троица вывалилась
на улицу. В окошках еврейских домов кое-где мерцали
слабые огоньки. Это говорило о том, что некоторым евреям-ремесленникам
поступили заказы, и они лихорадочно торопятся

их закончить, чтобы заработать своим многодетным семьям на
пропитание.

- Что-то мы совсем засиделись, Панове, - сказал Зджиховский.
- Предлагаю на коней и всем к кляштору. Кто последним придет,
тот будет кукарекать у дома городского головы до тех пор,
пока на него собак не спустят, - предложил Ружицкий.
- Я не согласен, - заартачился Борский, понимая, что его конь
уступает соперникам.
Поняв намек Борского, Зджиховский сказал:

- Не бойся, Евгений. Сейчас такая тьма, что галопом не пойдешь,
и выиграет тот, кто лучше видит в темноте. Никто не хочет
ломать себе шею.
- Надо придумать что-то такое, чтобы обывателей как кипятком
ошпарило, а потом снова привело в чувство, - предложил
Борский, у которого уже созрел план.
- Есть предложение? - спросил Зджиховский.
- Есть, но я в этом не участвую, хватит с меня пожара, - сразу
предупредил Борский.
- Говори, а там посмотрим - поторопил Ружицкий.
- Кто проиграет, тот должен принести корону с Образа Богородицы,
а потом возвратить её на место.
Наступило тягостное молчание. Если Борский посещал православную
церковь, то оба его товарища были католиками, хотя
и презирающими все и вся, но только не такие святыни, как Чудотворная
Икона.

- Что панове, струсили? - нарушил молчание Борский.
Оба шляхтича вспыхнули, как спички. Обвинение в трусости
для балагура - равносильно унижению и смерти. Нельзя сказать,
что они трезво не оценили свои шансы. Зджихевский надеялся на
своего коня и опыт езды ночью, а Ружицкий подумал, что в случае
проигрыша, у него есть возможность вынести корону.

Они ударили по рукам, и гонка началась. В полной темноте
слышался только храп лошадей и хруст подмерзшей улицы в топоте
копыт. На одном из поворотов лошадь Ружицкого поскользнулась
и упала на бок, скинув седока. Это позволило Зджиховскому
первым достигнуть кляштора.

Итак, через неделю корона Богородицы должна была находиться
в доме Борского.

Адам коротко рассказал ему свою историю, пообещав, что
вернет корону на следующий день. Монах подумал, что в такой
неразберихе вынести корону будет несложно, а выгода для него прямая,
и кляштор ничего не потеряет.

-Сколько, пан Ружицкий, добавит сверх долга за риск? -спросил
брат Тадеуш.
Адам подвинул к нему выигранные деньги, достал пачку червонцев
и, не глядя выдернув половину, сказал:

-Это задаток, вторая половина после окончания дела.
-Согласен, -коротко сказал монах и спрятал деньги.
****

Ружицкий остановил коня за греблей, напротив замка. Падал
мелкий мартовский снежок. Глухая ночь стояла над Бердичевом ни
огонька и полнейшая тишина. Даже собаки, привыкшие полаять
ночью на случайного прохожего, -молчали. Взглянув на замок
через Гнилопять, покрытую льдом и снегом, Адам подумал:
«Может, у монаха не получилось, и он зря уже целый час мерзнет на
пронзительном ветру?». Нет ничего тягостнее ожидания. Но вот
послышался вначале неясный, а затем уже более четкий стук копыт.
В белоснежном мареве замаячил силует всадника, в котором
шляхтич узнал монаха. Брат Тадеуш не был хорошим наездником,
поэтому ехал на лошади по скользкой дороге очень осторожно.

-Что скажешь, монах? -спросил Ружицкий, когда они поравнялись.
Тадеуш молча достал корону и передал Адаму.

- Прекрасно, ты сделал то, что нужно. Завтра мы подбросим ее в кляштор, - сказал Ружицкий и, отдавая причитающуюся сумму денег, спросил:

- У тебя все в порядке?

Адам думает, что у кармелитов пустая голова?

Теперь я так не думаю. До встречи, брат Тадеуш!

Ружицкий, стараясь побыстрее попасть в дом к Борскому,
где его ждали балагуры, направил коня напрямик через Гнилопять.
В душе он уже был там, эффектно представляя корону Богородицы.
Это даже посерьезнее, чем охота на волка в одиночку.

Берег уже был близко, когда раздался треск и всадник вместе
с конем провалился под лед...

синевший труп Ружицкого был выловлен крестьянами и представлен
на опознание в полицию. Тогда Юзеф Зджиховский и понял,
куда пропал его друг вместе с короной.

Поскольку их спор с Ружицким закончился так трагически,
и корона не была возвращена, Зджиховский, которого не оставляло
чувство вины за смерть друга, как истинный шляхтич и католик
отдал свои деньги на изготовление новой короны. Их немного
не хватило, но недостающую сумму помогли собрать дружные
балагуры. С появлением новой короны на Чудотворном Образе,
Зджиховского в товариществе балагуров, да и в Бердичеве,
никто больше не видел.

мала об интересах простых крестьян, большинство из которых
жило в страшной нужде, не имело своей земли и отрабатывало
тяжелую барщину на тех же шляхтичей. Поэтому крестьяне ненавидели
шляхту, не верили ей и не хотели подниматься на борьбу
по ее призыву. Вспыхнувшее в 1863 году польское восстание
добилось вначале непрочных успехов благодаря обещаниям бесплатно
передать землю крестьянам. Но, кроме царизма, у восставших
был еще один скрытый, а потому очень опасный враг польские
помещики и крупная буржуазия. Их называли «белыми
». Тех же, кто более решительно выступил за национальное освобождение
Польши, называли «красными». «Белые» были непрочь
использовать недовольство крестьян в своих интересах,
чтобы добиться у царя некоторых уступок. Но они были напуганы
размахом борьбы и больше всего боялись превращения восстания
в общенародное движение, которое могло привести к потере
их богатств. Поэтому, взяв руководство восстанием в свои
руки, «белые» не стали наделять крестьян землей, отсылали из
повстанческих отрядов приходивших туда крестьян-добровольцев.
Считая, что освобождение Польши принесет не общенародная
борьба, а военная помощь Франции и Англии, «белые» ожидали
помощи именно от Запада. Но шли месяцы, в лесах и болотах
гибли тысячи повстанцев, а иностранные правительства не
спешили с помощью. Подорвав внутренние силы восстания, «белые
» отошли от движения. Поняв предательскую политику «белых
», польские революционеры повели борьбу за привлечение
крестьян. Вновь начали осуществлять декреты о наделении их
землей. Бердичев не остался в стороне от восстания. В доме купца
Шафнагеля был нелегально создан главный пункт связи повстанцев
Правобережья с заграницей. Руководители восстания распространяли
«Золотую грамоту», в которой обещали бесплатно передать
крестьянам землю, хотя сами сознавались, что она написана
только для того, чтобы отвернуть крестьян от правительства,
а при достижении цели снова возвратиться к старым порядкам.
Беднота с недоверием отнеслась к грамоте и не вступала в
отряд повстанцев. Поэтому, собрав всего четыреста человек, от-

ряд под командованием Владислава Падлевского потерпел поражение
и был разогнан одной из рот Кременчугского пехотного
полка. Кляштор, конечно же, не остался в стороне от восстания.
Денежная помощь повстанцам от настоятеля Силезия Мартусевича,
его проповеди в пользу восстания и манифестации, проводимые
в монастыре накануне восстания," попали под пристальное
внимание тайной полиции.

Вскрыв донесение от Кафтарева, начальника Бердичевской
поветовой полиции, Шадель в процессе ознакомления составил
докладную записку для генерал-губернатора. Еще с момента подавления
восстания Кафтарев периодически докладывал о «вредной
деятельности монастыря и его настоятеля отца Силезия
Мартусевича». В последнем донесении начальник Бердичевской
полиции намекал на связь монастыря с заграницей, с целью расшатать
устои империи и власть его величества. Правда, сетовал
на то, что связь очень законспирирована и представить факты
этой связи пока нет возможности.

Когда доклад был готов, Шадель отправился к генерал-губернатору.
Генерал Безак внимательно выслушал своего начальника
тайной полиции и, когда разговор зашел о монастыре кармелитов,
заметил:

- Господин Шадель, вы же опытный полицейский, можно найти
бесконечное множество поводов для устранения этого монастыря
и его настоятеля.
- Я уже работаю над этим, ваше высокопревосходительство,
- сказал Шадель.
- Поторопитесь, господин советник. Министр внутренних дел
настаивает на скорейшем искоренении всех очагов польско-католического
влияния на территории империи, - уточнил Безак и
дал понять, что прием окончен.
Возвратившись в управление, Шадель вызвал одного из самых
опытных тайных агентов своего учреждения. Когда Шадель
занял пост начальника тайной полиции, агент под псевдонимом
«Аристократ» уже был внедрен в среду революционной шляхты
и показывал самую успешную работу, по сравнению с другими

агентами. Только вчера его «Личное дело» легло Шаделю на стол,
и он еще не успел с ним ознакомиться. «Аристократ» недавно
был отозван в управление тайной полиции и еще не был представлен
начальнику.

Перед встречей Шадель решил почитать «Личное дело» агента.
Биография «Аристократа» оказалась бурной, полной опасностей
и приключений. Получив прекрасное образование, он
вместо того, чтобы заняться карьерой юриста, вдруг сам ушел в
тайную полицию. Знание четырех языков, смелость, твердый характер
и железное самообладание в момент опасности сделали
его одним из лучших агентов царской охранки. За его плечами
были политические убийства, Крымская война, в которой он, действуя
на стороне французов, выведывал ценные сведения, вносил,
как мог, дезорганизацию в управление войсками и совершал
диверсионные акты. Внедрившись в сеть одесских контрабандистов,
которые кроме, всего прочего, занимались шпионажем в
пользу Турции, смог обескровить ее и лишить руководства. Теперь
прекрасно сыграв на разногласиях шляхты и скомпрометировав
некоторых зачинщиков, он внес немалый вклад в поражение
польского восстания.

Итак, «Аристократ», он же Виктор Мелье, вошел в кабинет
начальника тайной полиции и представился.

- Рад с вами познакомиться, господин Мелье. Наслышан,
наслышан о ваших подвигах. Они вызывают у меня только восхищение.
Даже не знаю, стоит ли вам поручать такое простое дело,
но считаю, что все-таки им должен заняться такой опытный специалист,
как вы. Что семья, все ли здоровы? - засуетился Шадель,
надев на себя маску заботливого и добродушного начальника.
Шадель, будучи хорошим психологом, уже по внешнему виду
мог практически безошибочно охарактеризовать человека. Стоящий
перед ним мужчина излучал волю, решительность иум. В Мелье
угадывались также еще и некоторая беспощадность и жестокость.
«Не хотелось бы иметь врагом этого человека», - подумал Шадель.

- Спасибо, в семье все здоровы, отдохнул я прекрасно и готов
к новому заданию, - ответил «Аристократ».

- Хорошо, не будем тянуть кота за хвост. Монастырь кармелитов
в Бердичеве, по рапортам местного начальника полиции,
проявляет политическую активность по подрыву устоев империи
и ведет переписку с заграницей. Эта деятельность настолько
законспирирована, что у нас нет пока предлога для ущемления
прав монастыря. Дело усугубляется тем, что в монастыре находится
Чудотворная Икона Божьей Матери, которую массово посещают
паломники. Любое неправомерное деяние - и мы можем
получить бунт уже от верующих-католиков. Вам необходимо на
месте разобраться в обстановке и найти повод, по которому полиция
может активно вмешаться в монастырские дела. Думаю,
что главным распространителем крамольных идей среди бердичевской
шляхты является не какой-нибудь, скрывающийся от
сыска, бывший горе-патриот, а настоятель монастыря отец Силезий
Мартусевич. Есть сведения, что в монастыре имеется подземная
сокровищница, из которой финансируются организации
польской шляхты, перешедшей на нелегальное положение после
подавления восстания. Брать регулярно большие деньги в банке
из монастырских вложений настоятель не смог бы - во избежание
излишних подозрений со стороны полиции. Отсюда мы сделали
вывод, что в оборот идут наличные деньги и драгоценности.
Вы понимаете, что доверять такое щепетильное дело тупоголовым
церберам из бердичевской полиции - это значит похоронить
его на корню. Завтра вы выезжаете. Паспорт на имя искусствоведа
Владимира Артемьевича Шацкого получите в канцелярии.
Связь будете держать через нашего агента «Жука», который
содержит в Бердичеве скобяную лавку. Вот его адрес и данные, - с
этими словами Шадель протянул Мелье листок бумаги.
«Аристократ» внимательно просмотрел его и возвратил обратно.
Смысл задания был понятен. Это было похоже на поход к
месту, где должно было состояться скучное мероприятие, после
которого даже нечего было вспомнить. Однако что-то смутное и
неясное заползло к нему в душу и не давало покоя. Где-то он уже
слышал о монастыре кармелитов, встречал упоминания о Бердичеве
в старых архивах своих предков. После канцелярии он по-

спешил домой, с целью заново перебрать старые документы, доставшиеся
ему в наследство, как старшему в семье.

удобном случае старался навредить настоятелю. Тот, в отместку,
перестал кормить взятками полицейское управление и пригрозил,
что его жалобы дойдут до вышестоящих чинов. Это охладило
пыл начальника полиции, и он стал упирать в своих донесениях
на «политическую вредность» монастыря, хорошо понимая,
что они действуют на начальство, как красная тряпка на быка.
Монастырь давно не вёл никаких политических игр, старался выживать
экономически, потеряв в свое время все земельные угодья
в Бердичеве и вокруг него. Оставшись единственным оплотом
кармелитов после закрытия всех кармелитских монастырей,
он уже не нёс благодатные зерна культуры, так необходимые безграмотному
населению, поскольку давно были закрыты школа и
семинария, а типография продана с молотка. Самый непримиримый
враг монастыря сидел сейчас за столом, пил церковное
вино и делил шкуру еще не убитого медведя.

С трудом протискиваясь в толпе, Мелье искал лавку «Жука».
Оказалось, что сделать это не так уж и просто. Площади около Успенского
Собора, кляштора и прилегающие к ним улицы, имели
такое изобилие торговых заведений, что даже просто обойти их потребовалась
бы масса времени. Мелье поймал чумазого мальчишку,
по-видимому посыльного между лавочниками, показал монету и
попросил провести к скобяной лавке. Едва поспевая за посыльным,
он, наконец, добрался до нужного места. Хозяин лавки был на месте
и бойко торговался с группкой крестьян в линялых свитках.

Мелье подождал, пока шумная толпа крестьян двинулась дальше,
и, подойдя к прилавку, спросил:

- Есть ли у вас набор кухонных ножей из Германии?
- Нет, к сожалению, их быстро разбирают, но я могу показать
один образец, по которому вы сможете сделать заказ, - ответил
торговец и, подняв прилавок, жестом пригласил Мелье пройти
внутрь. Место у прилавка занял его помощник.
«Аристократ» вошел внутрь. Полутемная коморка была пропитана
сыростью и запахом лука.

- Сейчас я тебя накормлю, а потом поговорим, - произнес
хозяин и начал накрывать на стол.
Суп с огромным количеством жареного лука, перца и чеснока,
в котором плавал кусочек курицы, показался Мелье обжигающим
и еще больше растравил аппетит. Пшеничный хлеб был
душистым и вкусным. Два вареных яйца и кружка молока завершили
«торжественный» обед двух агентов.

- Стараюсь не отказывать себе в хорошем питании, - гордо
заметил «Жук».
- Это заметно, - иронично сказал Мелье, - думаю, теперь мне
легче будет пробраться через толпу с таким запахом изо рта.
- Не иронизируйте, господин э... Шацкий. Большинство горожан
питаются хлебом, чесноком, луком и селедкой, а летом еще
огурцами разговляются. А запах, им здесь весь город пропитан,
так что вы никого не удивите, разве что представителей очень знатной
шляхты или иностранцев. Все остальные на одно лицо - едят
одно и то же и привыкли к здешней грязи. Подождите, пойдет дождь,

и весь этот город утонет в одной вонючей жиже. Ладно, мы что-то
отвлеклись. Я внимательно вас слушаю, - сказал хозяин.

«Аристократ» коротко изложил цель своего задания и попросил
Винского, под такой фамилией работал «Жук» в скобяной
лавке, охарактеризовать монастырь и его настоятеля.

- Все политические обвинения - чушь и откровенные домыслы
местного начальника полиции, который вместе с городским
головой давно положил глаз на недвижимость монастыря в городе.
Я уже докладывал об этом в управление, но там обожглись
на молоке и теперь дуют на воду. Если прислали вас, значит, не
совсем доверяют мне. Что касается сокровищницы, то она, конечно,
существует, как и в любом монастыре, только знают о ней
единицы. Настоятель монастыря - человек независимый и с крепкими
нервами. Говорят, кармелиты раньше были воинами, так
вот он - настоящий воин. Политикой отец Силезий бросил заниматься
после восстания, зато с уголовниками и контрабандистами
имеет связи крепкие. Да и как выживать монастырю, в котором
собрались монахи-кармелиты из всех закрытых кармелитских монастырей,
если не продавать беспошлинный товар. Для этого есть
много лазеек, и настоятель этим пользуется, - ответил хозяин.
- Все предельно ясно, но поскольку моим заданием является
перепроверка фактов, то я обязан этим заняться. У меня остался
еще один вопрос. Я знаю, что вы по образованию инженер-механик,
поэтому хотел узнать, что это такое? - с этими словами Мелье
достал из своего саквояжа какие-то чертежи и передал Винскому.
Тот с большим интересом просмотрел бумаги, а когда в левом
верхнем углу прочитал надпись «Бердичев 1737 монастырь
кармелитов», ударил себя ладонью по лбу и воскликнул:

- Да это же схема механизма сокровищницы монастыря! Мы
хоть сейчас можем вскрыть ее. Здесь даже указано, где находится
вход в подземелье. Где вы это взяли?
- Не думаю, что это так просто, но к этим чертежам мы еще
возвратимся, - не отвечая на вопрос, сказал Мелье и продолжил:
- Все гостиницы и постоялые дворы забиты приезжими. Мне
нужно где-то остановиться, не прибегая к помощи полиции.

Лишний шум в нашем деле только помеха. Что вы можете предложить?


-Я пошлю с вами помощника в гостиницу «Европейская».
Администратор -мой осведомитель и всегда держит свободной
уютную комнатку. Я постоянно на месте и в вашем распоряжении.
Любые донесения можно зашифровать и передать в кратчайшие
сроки по телеграфу, -сказал Винский.
-Хорошо, до встречи -проронил Мелье и вышел из лавки.
Получив комнату в гостинице, «Аристократ» прилег на постели
и задумался. Как к самому старшему, ему перешел архив
рода, который он бережно хранил, но ознакомился с ним невнимательно.
Теперь его заданием стал Бердичев, и он вспомнил, что
в старых семейных архивах часто упоминался этот город. В вещах
погибшего, в результате несчастного случая, архитектора
Александра Мелье, переданных монастырём родителям, за фанерой
на дне дорожного сундучка были найдены странные чертежи.
Теперь, после ошеломляющего вывода Винского, Мелье точно
знал, что ему нужно в этом городе. Усталость взяла свое, и через
несколько минут он уже спал крепким, здоровым сном.

чески настоятеля, представив это как уголовную разборку с контрабандистами.
О сокровищнице в стенах монастыря «Аристократ
» умолчал. Дальнейшие выводы и действия полиции, в глазах
общественного мнения, должны быть направлены на борьбу за
соблюдение законов империи и профилактику неповторения
преступлений в стенах кляштора. В конце донесения, Мелье запросил
от Шаделя подтверждение на проведение акции.

Закончив шифровать донесение «Аристократа», Винский
внимательно посмотрел на него и произнес:

- В Бердичеве это будет чрезвычайным происшествием.
- На это все и рассчитано, - сказал Мелье.
Ответ не заставил себя долго ждать. Он был простым и кратким,
содержал всего два слова: «Акцию разрешаю».
Прочитав ответ, как руководство к действию, Мелье сразу
сообщил Винскому:

- Прежде чем начнем составлять план действий, хочу напомнить,
что схема сокровищницы у нас в руках. Если в ней есть чтото
ценное, то мы не должны уйти с пустыми руками. Думаю, что
вам, господин Винский, совсем не помешает дополнительный и
неожиданный доход. Зачем оставлять его монастырю, если вы и
так делаете туда пожертвования.
- Я только что хотел предложить это вам, пан э... Шацкий, лавочник
от удовольствия потер руки.
Оба агента склонились над столом и стали негромко совещаться,
разрабатывая свой простой и в тоже время дерзкий план.

мого шляхтича, который докучал ему на одном из собраний прозрачными
намеками об оказании помощи польским патриотам,
которые нелегально ведут борьбу за свободу Польши, чем вызвал
только раздражение и неприязнь.

- Отец Силезий, я не отниму у вас много времени, но у меня
есть важный разговор. Не могли бы мы с вами поговорить без
лишних глаз, - сказал шляхтич.
- Пан Шацкий, если не ошибаюсь? Мне совершенно не о чем
с вами разговаривать, - отрезал настоятель.
- Думаю, что есть о чём. Вопрос касается сокровищницы
монастыря, - уже жестче настоял Шацкий.
- Пройдемте в келью, - коротко сказал настоятель.
Еще не закрылась дверь за вошедшими, как в нее ввалился
еще один человек. Он осторожно задвинул внутренний засов и
повернулся. Отец Силезий сразу узнал в вошедшем хозяина скобяной
лавки и спросил:

- Вижу, что вопрос действительно серьезный, если нельзя
обойтись без местного лавочника. Он здесь зачем?
- Он просто хочет знать, где находится секретная защита
сокровищницы, для того, чтобы ее нейтрализовать. На нашем
плане она отсутствует, но мой товарищ предполагает, что исходя
из построения механизма, она обязательно есть, - спокойно сказал
Мелье и положил схему перед настоятелем.
Отец Силезий понял, чего хотят незванные гости и в какую
ловушку он попал. Надо было потянуть время, и он заметил:

- Это устаревшая схема, и почему вы думаете, что в сокровищнице
что-то есть. Гораздо безопаснее хранить казну монастыря
в банке, тем более, что можно пользоваться процентами.
- Вот мы и посмотрим, а вы нам расскажете, как отключается
механизм защиты, - еще раз настоял Мелье.
- Хорошо, я согласен, смотрите сюда, - сказал настоятель и
положил палец на схему.
Первым над чертежом склонился Винский. Молниеносным
ударом бронзового подсвечника Матусевич свалил его на пол. В
следующий момент крепкий настоятель сбил с ног Мелье и ока-

зался у двери. Еще мгновение - и он вырвется наружу, но предательский
засов сразу не открылся, а Мелье успел выхватить пистолет
и выстрелить ему в затылок. Тот рухнул на пороге.

Оглушенный Винский с трудом поднялся и просипел:

- Что это было?
- Он оказался крепким орешком. Еще немного - и у нас все
бы сорвалось. Пришлось стрелять, к сожалению, теперь он нам
уже ничего не скажет, - сказал Мелье.
- Ладно, определимся на месте, - болезненно выдавил лавочник.
Они тихо вышли из кельи, закрыли дверь на ключ и спустились
к входу в подземелье, указанному на схеме. «Аристократ»
даже не знал, что идет к сокровищнице тем же путем, что и его
давний предок - Александр Мелье. Когда сокровищница была
открыта, оба агента замерли перед входом.

- Не входи, я посмотрю, где здесь может быть сюрприз, - предупредил
Винский.
Внимательно осмотрев вход, он заметил, что плита за порогом
имеет зазор с полом. Расщепив ножом факел, он забил под
нее деревянные клинья и осторожно наступил. Просадки не было
и Винский поставил вторую ногу. Когда они вошли, он показал
Мелье на потолок, с которого зловеще свисали острые штыри, и
проронил:

- Вот этого я и боялся, но слава богу, пан Шацкий, вам попался
бывший опытный инженер. Я на таких вещах собаку съел и в свое
время разрешил много головоломок на благо тайной полиции.
Мелье содрогнулся от мысли, что не будь Винского, живым
ему отсюда не уйти, однако вида не подал. Он окинул взглядом
хранящиеся в сокровищнице золотые червонцы, драгоценности,
золотую утварь и восхищенно воскликнул:

- Здесь намного больше, чем я рассчитывал!
- Давайте побыстрее паковаться, пан Шацкий, пока нас не
застали. Все равно мы сможем унести только половину - поторопил
Винский.
Они набили два больших саквояжа, закрыли сокровищницу
и вышли наверх. Начинался дождь, и монах на воротах спрятал-

ся в сторожке. В монастыре было тихо, только группа паломников
дружно перемещалась по двору. Мелье осторожно зашел в
келью к настоятелю, облачился в его одежды и, подняв капюшон,
вышел. Винский уже поставил саквояжи в коляску отца Силезия.
Ворота были открыты, и «Аристократ», стараясь максимально
скрыть лицо, беспрепятственно выехал из крепости. Так же спокойно,
смешавшись с толпой паломников, покинул монастырь
Винский.

верки, которая теперь затрагивала их личные интересы, поскольку
основная масса контрабандных товаров двигалась, продавалась
и хранилась в подземных ходах и катакомбах. Поскольку
местное начальство, включая и губернское присутствие, которое
осуществляло общий контроль за состоянием дел в городе, имело
приличный куш от контрабандных оборотов, то наличие катакомб
под городом просто замалчивалось. Полицейское и жандармское
управления так же не вмешивались в это дело, так как
загребали навар за молчание из того же котла.

Честолюбивый Усанович, мечтавший привести этот покосившийся
городишко в надлежащий вид и не знавший пока темную
сторону его жизни, получил первый удар от житейского хитросплетения.
Денег, фигурирующих в бумагах городской управы на
благоустройство города, всегда не хватало, хотя проходящая через
руки членов управы сумма, была в сто раз больше бюджетной.

После того, как голова выпустил пар, он уже более благожелательно
взглянул на архитектора, порылся в своем шкафчике и,
положив пред ним пачку екатеринок, сказал:

- Успокойтесь пан Усанович, с кем не бывает по молодости.
Мы более опытные в этом деле, подскажем вам, что делать дальше.
Но с комиссией и представителем генерал-губернатора будете
заниматься вы. Вот вам деньги на все расходы и не стесняйтесь,
если понадобится еще. Главное, чтобы мы дудели в одну дуду.
Усанович удивленными глазами смотрел на деньги. Сумма,
лежащая на столе, превышала его годовой доход. Это настолько
было непохоже на голову, который вечно крахоборничал и торговался
с подрядчиками за каждую копейку, что поначалу архитектор
думал, что тот шутит. Однако голова, заметив, что архитектор
колеблется, взял ассигнации со стола, засунул ему в карман
и предупредительно произнес:

- Никогда не держите такие деньги на виду. Мало ли кто полюбопытствует:
А откуда они? А для чего они предназначены?
Начинайте учиться, мой молодой друг. Жизнь настолько сложна
и витиевата, что нужно учиться пролезать сквозь ее узкие щели.

Инженер-майор Алексей Евгеньевич Батич после тяжелого
ранения в Крымской войне долго лечился, а после выздоровления
был назначен саперным офицером для поручений при Киевском
генерал-губернаторе. Мелкопоместный дворянин, он звезд
с неба не хватал, выполнял свою службу честно и с усердием, за
что всегда поощрялся часто меняющимися начальниками. Саперная
рота, бывшая в его подчинении, занимала одну из казарм
на Подоле, была за десять лет им обучена до совершенства и боготворила
своего строгого и справедливого командира. Роста он
был высокого, привлекателен своей какой-то внутренней мужской
силой и зычным голосом, но в свои тридцать семь лет был
холост и к женскому полу особого расположения не имел. Нельзя
сказать, что Батич был затворником или гнушался общества. Как
и все посещал собрания и балы, много читал и был прекрасным
собеседником. Одни дамы шептались о нём, другие втайне мечтали,
что он сделает им предложение, но ни одну из них он так и не
повёл под венец.

Сегодня Алексей Батич стоял в приемной генерал-губернатора
и ожидал, когда его вызовут на аудиенцию. О том, что ему
придется выехать с заданием в какую-то глубинку, он узнал от
секретаря, который подготавливал документы, но куда и зачем,
этот вопрос предстояло выяснить в кабинете. Когда объявили
его фамилию, он вошел в огромный зал, в конце которого под
портретом Александра II восседал генерал-губернатор, и представился.


- Я наслышан, что ранее вы имели большой опыт в исследовании
катакомб Севастополя и Одессы. Принимали участие в их
описании и составлении схем. Это правда? - спросил губернатор.
- Да, ваше превосходительство, это так, - ответил офицер.
- Тогда, думаю, лучше чем вы с этим заданием никто не справится.
В Бердичеве обнаружена сеть катакомб под городом, которые
никогда и никем не проверялись. Принимая во внимание
торговое значение города и удобство, которое представляют по-

добные подземелья для контрабандистов, вам необходимо подробно
исследовать их и уничтожить те, которые не служат для
хранения припасов, а составляют притоны или же угрожают обвалами.
Кроме того, вы составите подробную схему подземных
ходов. С вами будет работать особая следственная комиссия из
представителей уезда и повета, но, как вы понимаете, специалистов
среди них нет, поэтому особая ответственность ложится на
ваши плечи, господин Батич. Все необходимые предложения по
обеспечению вашей работы -в кратчайшие сроки подадите в секретариат
для составления сметы. Не позднее, чем через десять
дней, вы должны приступить к работе, -закончил губернатор.

Батич вышел из приемной, еще не совсем четко представляя
себе, сколько солдат нужно будет взять с собой в Бердичев, какое
снаряжение и инструмент, поскольку никакой информации о
структуре подземных ходов, их протяженности, в секретариате
губернатора не было. Полагаясь на свою интуицию и опыт, он к
концу следующего дня подготовил свои предложения, передал в
секретариат и стал готовить взвод солдат к маршу на Бердичев.

ные черные волосы уложены в модную прическу, на шее - колье из
крупных бриллиантов, ослепительно сверкавших даже в сумраке
гостиной, в которой еще не зажигались свечи. Черты ее лица можно
назвать скорее правильными, чем красивыми. На вид ей было
лет тридцать.

Сара Кац, вдова владельца гостиницы «Европейская» и нескольких
больших магазинов Якова Каца, вот уже семь лет занималась
делом, которое перешло к ней после смерти мужа. Твердый
характер, природный ум и смекалка позволили ей расширить
сферу деятельности, а невероятный авантюризм и смелость взять
под свой контроль половину контрабандного промысла.
Эта элегантная женщина без страха открывала двери любых учреждений.
Ее уважали и побаивались первые лица города.

Сегодня она срочно пригласила всех, с кем была связана контрабандным
промыслом, чтобы сообщить важную новость и
посоветоваться. Подойдя к столу, Сара поприветствовала собравшихся
и сказала:

- Генерал-губернатор приказал обследовать подземелья под
городом, в том числе и на наличие безакцизных товаров. В город
с этой целью через три дня прибудет специальный отряд сапёров.
Руководит им офицер по особым поручениям при генерал-губернаторе,
и думаю, что он имеет особые полномочия от него.
Пока мы не знаем, как решится вопрос с посланцем, попрошу
всех освободить ваши подземные склады от всех безакцизных
товаров и приостановить поставки. Вы понимаете, господа, что
тот, кто не сделает этого, поставит под удар других.
- Но ведь это же большие убытки! - воскликнул Маргулис.
- Лучше убытки сейчас, чем большие неприятности и отсутствие
прибыли в дальнейшем, - отрезала Сара.
- А как быть с тем товаром, который уже на пути к нам? Он
прибудет как раз к началу работы комиссии, - спросил Хачикян.
- Проведем через таможню и продадим легально, - твердо
предупредила хозяйка.
- Мизер прибыли, у меня такое в голове просто не укладывается,
- сокрушенно произнес Нехамкес.

-Если считать расходы за доставку товара, плюс таможенный
сбор, то прибыль плёвая, -добавил Хачикян.
-Бросьте плакаться. Жадный потеряет в два раза больше,
поэтому попрошу всех подтвердить свое согласие на предложенный
план. По ситуации, мы будем вносить в него изменения, жестко
закончила вдова.
Когда все присутствующие дали согласие, сходка контрабандистов
закончилась.

работу на следующий день в том месте, где он обнаружил входы в
подземелья. Архитектор показался Алексею человеком осведомленным,
но каким-то издерганным и нерешительным. Впрочем,
подумал офицер, у каждого человека имеются свои странности.

Еврейская больница была устроена более чем роскошно.
Просторные и чистые палаты, широкие коридоры, масса света и
воздуха. Здесь было всё для удобства больных: аптека, баня, кухня
и прачечная. Солдатам предстояла тяжелая и грязная работа
в подземельях, так что условия для их отдыха были откровенно
добротные. Оставив саперов размещаться под командованием
двух унтер-офицеров, Батич отправился в «Европейскую», где
ему предоставили номер.

У входа в гостиницу он задержался, увидев, что в коляску к
извозчику садится стройная и красивая женщина, в прекрасно
сшитом, дорогом платье. Она лишь на какое-то мгновение приподняла
подбородок и обожгла его взглядом огромных черных
глаз - и внутри старого холостяка все вспыхнуло, как при большом
пожаре. Коляска уже отъехала, а Алексей Батич всё стоял и
смотрел ей вслед. Голова была на месте, а сердце было там, рядом
с ней, и катило в коляске туда, куда указывала незнакомка.

Номер оказался самым шикарным в гостинице. Алексей даже
приблизительно не смог представить его стоимость в сутки. Смутные
догадки, что ему очень хотят угодить, Батич относил к преклонению
провинции перед официальными столичными представителями.
Другие мысли у него пока не возникали. На столе он заметил
конверт, на котором красивым женским почерком была написана
его фамилия. Вскрыв конверт, офицер обнаружил приглашение на
званый ужин к неизвестной ему Саре Кац. «Не пойду», - подумал
Алексей, представив себе скучный вечер у какой-то еврейки.

В дверь постучали, и в ответ на разрешение войти появился
архитектор Усанович, с картой города в руке.

- Хотелось бы уточнить с вами, господин Батич, последовательность
изучения подземелий. Я разбил центр на квадраты, для
удобства составления схемы подземелий и принес вам один экземпляр
карты.

Они просмотрели схему и определили очередность, с какой
будут исследовать квадраты. Архитектор обратил внимание на
лежащее на столе приглашение и сказал:

- Вас тоже пригласили, думаю, вечер будет интересным. Предлагаю
поехать туда вместе.
- Вы считаете, что стоит убивать время в обществе еврейской
дамы? - спросил Батич.
- Какой дамы! Это же красавица и умница! Кстати, она хозяйка
вашей гостиницы и умеет сделать вечер приятным, - воскликнул
Усанович.
В сердце офицера вновь что-то шевельнулось при воспоминании
о взгляде пронзительных черных глаз. Алексей решил принять
приглашение и попросил Усановича за ним заехать.

кольца дыма, которые медленно поднимались вверх, увеличиваясь
и растворяясь в воздухе. Архитектор вдруг заторопился,
вспомнив, что обещал своей даме танец и скрылся в доме. Хачикян,
подойдя ближе, спросил:

- Скажите, господин Батич, а вы действительно будете определять,
какие подземные погреба необходимо засыпать?
- Да, это приказ генерал-губернатора, - ответил тот.
- Некоторые здешние купцы могут заплатить приличные
деньги, только чтобы их погреба остались нетронутыми, - осторожно
сказал Хачикян.
- Если вы предлагаете мне взятку, господин Хачикян, то это
не по адресу. Обычно за такие вещи я бью морду, - с угрозой
сказал Батич, показав свой огромный, тяжелый кулак.
- Вы меня совершенно неправильно поняли, господин офицер,
- пошел на попятную Хачикян.
- Я вас прекрасно понял, господин купец, и попрошу вас больше
таких намеков не делать! - резко оборвал его Батич и вошел в дом.
Праздничное настроение было испорчено, и Алексей поспешил
откланяться, сославшись на большую загруженность завтрашнего
дня.

игра в карты, а в двух других подвальных комнатах публичные
девки исправно выполняли свою «работу». Уведомив начальника
полиции о притоне, Батич продолжил работу.

Однажды один из подвалов вывел его на большой пруд в черте
города, который создали искусственно, запрудив Гнилопять.
Было тепло, грязные и замерзшие солдаты, завидев воду, захотели
искупаться. Когда Алексей подошел к воде, то ужаснулся при виде
того, что творится на берегу. Сваленный в воду мусор и нечистоты,
дохлые животные и белая пленка от стирки грязного белья,
превратили воду в желтоватую жижу, которая издавала отвратительное
зловоние, от вида и запаха которого кружилась голова и
тошнота подступала к горлу. Батич отправил солдат отмываться
в душ при еврейской больнице, а сам пешком отправился в гостиницу
«Европейская».

Проходя мимо слепившихся в кучу, покосившихся, как от сильного
ветра, еврейских халуп, которые утопали в грязи и мусоре, он
заметил Сару, которая просто и без всякой брезгливости угощала
чем-то чумазых и полуголодных еврейских детишек, ласково гладя
их по голове. Алексей, посмотрев на свой запачканный грязью
полевой мундир и забрызганные нечистотами голенища сапог, хотел
пройти мимо, но опять какая-то необъяснимая сила подтолкнула
его в спину навстречу этой загадочной женщине.

- Здравствуйте, Алексей Евгеньевич! - приветливо сказала
Сара.
- Здравствуйте, мадам Кац! Что привело вас в этот грязный
уголок Бердичева? - спросил Алексей.
- Как ни странно, господин Батич, я родилась в этой грязи и
в таком же бедном доме, где в одной маленькой комнатке спали и
ели не меньше шести человек, - с горечью произнесла она.
- Извините, я нечаянно коснулся неприятных для вас воспоминаний.
- Не стоит извинений, я совсем не страдаю оттого, что родилась
и выросла в нищете. Наоборот, это научило меня быть более
стойкой к любым превратностям судьбы. А здесь я бываю часто.
Еврейское общество устроено в этом городе намного гуманнее,

чем любое другое. Наше общество никогда не допустит, чтобы
семья торговца или ремесленника, пришедшего в упадок вследствие
несчастных обстоятельств, будет обречена на голод и вымирание.
Если богатые евреи откажутся от благотворительности,
то бедные могут просто устроить им погром, - сказала Сара.

- Но это же бунт! - воскликнул Батич.
- Нет, это последний аргумент достучаться до совести того, кто
должен помнить бога и еврейский народ. Наш народ, веками гонимый
и истребляемый, всегда выживал благодаря своему трудолюбию,
природному уму, взаимопомощи и вере, - заключила она.
В этот момент вышла вдова недавно умершего сапожника.
Сара выразила соболезнование женщине, потерявшей кормильца
и отсчитала несчастной, на руках которой осталось четверо
маленьких детей, несколько ассигнаций.

Дорога к гостинице рядом с красавицей показалась Алексею
необычайно короткой. Около гостиницы он, желая новой встречи,
пригласил Сару в воскресенье в театр. Она вежливо отказалась,
мотивируя тем, что городок маленький и их появление вдвоем
может вызвать в здешнем обществе нехорошие толкования.
Ничего более не придумав, Батич окончательно стушевался и, в
конце концов, был вынужден попрощаться.

тивную деятельность, что даже непосвященному стало бы ясно все
его действия направлены на то, чтобы пустить пыль в глаза
киевскому представителю.

На второй день Алексей со своей командой вышел на подпольный
притон, причем в этот раз не обошлось без потасовки.
Обкуренные и пьяные уголовники бросились на солдат с кулаками
и ножами, в результате чего один из унтер-офицеров получил
лёгкое ранение в плечо. Разъяренный Батич так отходил двух нападавших
своими огромными кулаками, что полицейским пришлось
выносить их на носилках.

После этого случая Алексей приказал входить в подземелье
каждому второму саперу, имея при себе оружие для обеспечения
охраны и безопасности тех, кто выполнял работы по замерам и
вскрытию заколоченных дверей.

с подземным лабиринтом. Есть все основания полагать, что в
подвалах под улицей Махновской периодически хранятся контрабандные
товары, которые доставляют по ходам, указанным
на схеме, в различные питейные заведения и магазины. Под домом
Нехамкеса обнаружен разливной цех и более тысячи бутылок
контрабандного вина.

- Наш господин офицер не очень осторожен в своих записях
и слишком доверчив, оставляя черновики в номере. Этот текст
переписал мой секретарь, обнаружив его в ящике стола, - сообщила
Сара.
- Раз не берет деньги и такой честный, его надо убить, - заключил
Хачикян.
- Убить нужно вас с Нехамкесом, за жадность. Договаривались
все приостановить на время комиссии, а как вас понимать? спросил
Маргулис.
- Кто знал, что этот военный залезет туда не по плану, а нам
всего двух дней не хватило, - буркнул Нехамкес.
- Вам еще будет назначен штраф за невыполнение договора.
Давайте свои предложения, что будем делать, - сказала мадам Кац.
- Надо его убить, - снова повторил Хачикян.
- Что вы всё, убить да убить! Вы говорите глупости, Хачикян!
Может, дать ему больше денег. Говорят, что не могут сделать маленькие
деньги - сделают большие, - предложил Крыжановский.
- Бесполезно, этот ненормальный не возьмет. А кто будет
давать, тот еще и пострадает. Я его кулачищи видел. Слышали,
как он наших забулдыг отделал? Еле в себя в участке пришли, снова
сказал Хачикян.
Все замолчали, больше предложений не было.

- Ладно, я сама решу этот вопрос, но стоить это будет очень
и очень дорого. Деньги на стол, господа, - Сара Кац назвала сумму
каждому, а Нехамкесу удвоила, на что тот, выкатив глаза, посмотрел
на Сару,- попыхтел, но, поковырявшись в бумажнике,
выложил.
План Сары созрел сам собой. Женским сердцем она давно почувствовала,
что Батич влюблен в нее, но, имея прагматичный ха-

рактер, отдаваться даром ради этих торгашей, она не собиралась.
Собранная сумма частично компенсировала ей моральный ущерб.
Несмотря на красивую внешность и нежный взгляд, сердце ее было
холодным, характер твердым, а ум - расчетливым и хитрым.

косновения, перешедшие в долгие страстные поцелуи и, наконец,
нежное тело в его объятиях и прохлада шелковых простыней.

Утром они никак не могли расстаться. «Ты любишь меня?» спрашивала
она. «Да, всем своим сердцем», - отвечал он, и они
снова сливались в объятьях, забывая о времени и делах. Первой
опомнилась Сара и уже настойчиво заставила Батича одеться,
подарила на прощание долгий поцелуй и выпустила через черный
ход, предварительно договорившись о встрече вечером у него
в номере.

В гостинице Алексея уже ждал ординарец, дремавший на стуле
перед номером с чистой полевой формой в руках и сверкающими
рабочими сапогами. Переодевшись, Батич отправился к
еврейской больнице. Подойдя к двери, он услышал, как унтерофицер
успокаивает Усановича:

- Не волнуйтесь, господин архитектор. Видно, загуляли его
благородие с господами офицерами из гарнизона. Да и как не
погулять хоть раз, когда и у простого солдата жуть берет от ваших
подземелий, а что говорить о человеке благородном.
Усанович, который так и не смог предложить Батичу взятку,
попросил тогда, на званом ужине, сделать это более бесцеремонного
Хачикяна. Зная, что у него ничего не получилось, он просто
вернул деньги голове, пояснив отказ Алексея Батича. Архитектору
импонировал этот сильный и грамотный офицер, для которого
честь превыше всего. Он клял себя за слабый характер и сейчас
беспокоился за Батича, потому что власть имущие и примыкающие
к ним уголовные элементы могли сделать с одиноким стойким
солдатом все, что угодно.

Архитектор так обрадовался, когда Алексей, живой и здоровый,
да еще в прекрасном настроении открыл дверь, что даже не
стал спрашивать, почему тот так задержался. Работа шла по плану.
Усанович обратил внимание, что все замеры и схемы офицер
делал как-то автоматически, без особого интереса и частенько

поглядывал на часы, чему-то про себя улыбаясь. Только один раз
он нахмурился, когда в одном из проходов солдаты нашли труп
новорожденного младенца. Приказав отнести его в полицию, он
опять забыл обо всём, и таинственная улыбка снова появилась
на его лице. В конце концов день закончился и, отправив солдат,
Алексей заторопился в гостиницу. Через час на его столе стоял
заказанный ужин. Приведя себя в порядок после сырого и грязного
подземелья, он стал ожидать Сару.

Наконец дверь открылась. Она, как легкое дуновение ветерка,
впорхнула в комнату, коснулась губами его щеки и стала восхищаться
красиво сервированным столом и его хорошим вкусом
в выборе вина. Батич, с удовольствием вдыхал аромат её духов.
«Ты любишь меня?» -спрашивала она. «Люблю», -отвечал
он. «И сделаешь все, что я захочу?» «Всё, что пожелаешь!» -клялся
он. Всё снова закружилось в вихре ласк и объятий, затеряв
двух влюбленных во времени и пространстве.

****

Сара и Алексей встречались каждый день то у него, то у нее,
сделав свои отношения большой тайной. «Я не хочу, чтобы моя
община знала об этом», -говорила Сара, и он безоглядно ей
верил. На день рождения возлюбленная подарила ему такого
прекрасного аргамака, что очумевший унтер-офицер приставил
к нему в конюшне отдельный пост, боясь, что коня уведут
конокрады. Батич попытался отказаться от такого дорогого
подарка, но Сара обиделась, в её глазах появились слёзы, и Алексей
уступил.

Наступила осень, Батич набрасывал черновик акта, а Сара си-
дела рядом в пеньюаре, подперев щеку рукой, и смотрела на него.

Они уже договорились, что после его отъезда, она уладит дела и
переедет в Киев навсегда. Казалось, их счастью не будет конца.

- Ты обещал, Алексей, что сделаешь для меня все, о чем бы я не попросила, - вдруг сказала Сара.

Сделаю все что ты хочешь, -ответил он.

- Не знаю, как тебе сказать, но акт по исследованию подземных
ходов, который ты будешь подписывать, не должен включать
никаких намеков о контрабанде, притонах и подземельях монастыря.
От этого может пострадать репутация города, а как следствие
- и моя торговля. Думаешь, легко мне, женщине, выживать
среди пауков государственной власти? Лучше взять у своих знакомых
контрабандный товар, перепродать и купить их сытые физиономии,
- вдруг откровенно сказала она.
Любой просьбы ожидал Батич, но только не этой. Он внимательно
посмотрел на Сару и спросил:

- Ты занимаешься контрабандой?
- Этим занимаются многие, потому что доход от легальных
товаров очень невелик.
- И как ты себе представляешь мою подпись под липовым
актом? Я сам, выявивший, что контрабандный промысел здесь
процветает, сообщил об этом городскому голове, начальнику
полиции, уездному представителю, и вдруг пойду на попятную.
Достойно ли это чести моего мундира?! Став на сторону подрыва
экономических основ империи, я становлюсь преступником. Ты
этого хочешь, Сара? - спросил Алексей.
- Во-первых, все те, кого ты перечислил, не заинтересованы в разгромном
акте. Предоставь его составление им и только поставь свою
подпись. Что же касается империи, то она не обеднеет от небольших
вольностей маленького городка. И еще я поняла, что моя любовь для
тебя, ничего не значит, ты упрямый и тупой служака. «Я все сделаю
для тебя, любимая!», а сам просто струсил. Любовь - это такое чувство,
что те, кто по-настоящему любят, ради нее идут на все. Теперь я
знаю, что ты меня не любишь! - с этими словами Сара бросилась на
кровать, отвернулась к стене, и плечики ее задергались от всхлипываний.
Алексей отложил перо и молча прилег рядом на спину. Мысли
его путались, а представления о долге и чести боролись с самыми
простыми человеческими чувствами. Когда он понял, что не
способен сопротивляться своей любви к этой хрупкой женщине,
он обнял её и нежно поцеловал.

- Я выполню твою просьбу, дорогая, не нужно плакать. Я
люблю тебя и больше не хочу, чтобы хоть одна слезинка упала из
твоих глаз.
Снова ласки и объятия унесли их из реального мира, где оба
познали блаженство и радость любви и счастья.

- Ты знаешь, - проворковала Сара, повернувшись к Алексею и
облокотясь локтем на подушку, - мы с тобой как, Юдифь и Олоферн.
- Что-то не припомню, кто это такие, расскажи, - заинтересованно
попросил он.
- Согласно ветхозаветному преданию, ассирийский полководец
Олоферн обложил город несметным войском. Город оказался
в смертельной опасности, и тогда красавица-иудейка
Юдифь соблазнила полководца и обезглавила его ночью, чем
спасла свой город от неприятеля.
- Ты сравниваешь себя с Юдифь? - удивленно спросил Алексей.
- Может быть, но я не хочу лишать тебя головы, а только съесть
маленькими кусочками, - перевела в шутку свои слова Сара и, заурчав,
как кошка, нежно укусила Батича в подбородок.

Первоначально предполагалось, что направление галерей тождественно
с направлениями улиц, но в действительности оказалось,
что идут они под улицей поперек, от одного дома к другому, а иногда
во двор. Сообщений между собой не имеют, за исключением
лишь двух подземелий, разобщенных между собой дверями.

Древнейшему подземелью не менее 200 лет, и ведёт оно от дома
Ланды к дому Зелинского под Соборной площадью; кирпичём не
обложено и выведено в виде стрельчатой арки, чем и объясняется
его прочность. Перпендикулярно к главному идёт боковой ход,
одинакового профиля с двумя от него коленями. Все четыре хода
относятся к одной и той же эпохе. К ним примыкают семь ходов,
относительно надавних.

На Кармелитской улице и в соседнем переулке обращают на
себя внимание двухъярусные каменные подвалы с арками. Из
нижних ярусов идут, обложенные камнем, подземные ходы, выведенные,
несомненно, при самой постройке домов в начале XVIII
века, вполне прочные, одинаковые и правильного профиля.

Самое замечательное из подземных помещений находится
под серединой Соборной площади, при доме Шенфельда: оно,
кроме главного, имеет круговой ход, в двух местах соединяющийся
с первым. В конце магистрали имеется большая комната.

По длине не имеет соперников подземелье при доме Нехамкеса,
а на Махновской улице, при усадьбе Шмуля Боршака, обнаружен
целый лабиринт.

Даже не будучи одеты в камень, ходы весьма прочны. Обвалы
случаются лишь в новейших, несколько более широких и имеющих
дугообразный свод. Каменные, по сравнению с земляными,
более сырые и холодные. Встречаются ходы, стены которых забраны
досками, как это делается в минных галереях.

Из 208 исследованных подземелий - в 24 оказалось вино, русское
в бочках и иностранное в бутылках; в одном - стёкла; в одном
- рогожи; в двух - аптекарские товары; в семи - пустые бочки
из-под бакалеи, а 172 совершенно пустые.

Хотя предание гласит, будто этими ходами пользовались во
время осады для пополнения запасов воды из Гнилопяти, произ-

веденное исследование даёт право с положительностью утверждать,
что при их сооружении имелись в виду чисто хозяйственные
цели. Густота населения в старых городах, ютившихся под защитой
укреплений, вынуждала строиться без разрывов, без дворов
и служб, причем подвалы для складывания запасов были необходимы.
Одного вина в шабаш потребляется в городе 25 тысяч бутылок
еженедельно. Дальнейшему расширению подземелий способствовали:
с одной стороны -необходимость добывать глину
для приведения в порядок домов перед Пасхой и осенними холодами,
а с другой -потребность в обширных складах для окрестных
панов, которые снимали их у евреев.

Теперь подземелья не приносят дохода, ибо события последних
лет сократили помещичьи запасы; они приходят в упадок,
так как с постройкой гостинного двора в городе имеются несравненно
лучшие магазины и кладовые для хранения товаров.

Предположения лиц, видевших в подземных помещениях убежища
для контрабандистов, лишены всякого основания: температура
в подземельях настолько низка, даже в летнюю жару, что сколько-
нибудь продолжительное пребывание совершенно невозможно».

Ни единого слова о подземелье монастыря кармелитов - в
акте не было сказано. Отец Владислав дополнительно отвалил
Саре крупную сумму, чтобы монастырь даже косвенно нигде не
фигурировал. Все сталось, как и гадалось. Члены комиссии дружно
подписали акт, в том числе и Алексей Евгеньевич Батич.

которые поблагодарили солдат за помощь городу. Батич вскочил на
коня и под звуки оркестра солдаты зашагали из города. Не удержавшись,
Алексей направил аргамака к толпе и, подхватив Сару, крепко
поцеловал. Затем бережно поставил на место и ударил в стремена.

- У-у-у! - раздалось дружное одобрение из солдатского строя.
Унтер-офицер грозно оглянулся и, помахав кулаком, крикнул:
- Разговорчики в строю!
Наблюдавший эту сцену городской голова покрутил ус и сказал
Усановичу:

- Красивая женщина может сделать то, чего не сделает ни одна
армия, ни один политик и никакие деньги.
Почти месяц ожидал Алексей Батич весточки от Сары. Наконец
оно пришло - долгожданное, еще хранящее запах ее тонких
духов. Он распечатал и прочитал очень короткое послание: